Дмитрий Соколов - Любовные реки, семейные берега (Архетипические сюжеты семьи и рода)

В отличие от «неприкаянной души», у которой если и есть дом, то там для нее нет места. Хотя и у Каина, и у Онегина, и у Аленушки свое место было, но психологически они уже не могли его занимать.

Я также отделил бы сюжет «компенсаторный», когда из семьи бегут от гипер-опеки. В такой сюжет нередко попадают, например, единственные дети: занимать свое место в семье им настолько трудно, там на них столько навешано, что единственным возможным выходом оказывается побег. В этом сюжете, если он проходит не патологично, «неприкаянность» длится не долго, а примерно до тех пор, когда человек не находит свое, относительно независимое от семьи, место. Тут, вместе с внутренним ощущением, что семья больше «света не застит» и не так уж опасна, отступает и «неприкаянность».

На языке родовой логики, настоящая «неприкаянность» следует за «исключением». «Неприкаянный» «не имеет права» на родовые ценности – прежде всего любовь, а также внимание, собственное пространство, имущество. Сюжеты «одиночки», «блудного сына», «сиротинушки», «неуловимого Джо», «непризнанного гения», «монаха», «блудницы» и прочих очень могут иметь именно такое происхождение. Все эти ребята могут не осознанно чувствовать, что они исключены из семейной песочницы, на время или навсегда.

Но если пресловутые Онегин, Каин и Аленушка хоть понимали, за что страдают, то многие из нас, простых беспризорников, расплачиваются совершенно непонятно за что. Вроде никаких особых личных грехов на многих подобных персонажах нет. Ну, может, когда убежал на дискотеку, а бабушка сбросилась с крыши. Шучу, таких историй я не знаю. Бабушки обычно только грозятся.

Но родовая логика не индивидуалистична, и вполне спокойно «исключенность» одного (старшего в Роду) переносит на другого (младшего). «Дети отвечают за грехи отцов», кажется, не по моральным соображениям, а из-за безличной родовой системной динамики. По каким-то странным причинам, например, родовые структуры имеют тенденцию повторяться от поколению к поколению. Таких примеров у меня так много, что это кажется законом: семейные структуры наследуются. В семье, где отец бросил ребенка, этот ребенок, в свою очередь, с большой вероятностью, оставит своего, причем часто в том же самом возрасте, хотя и с другими обстоятельствами; и тот, уже внук, будет очень склонен повторить тот же «фокус». Очень трудно разбирать причины таких повторов; я думаю, причин в реальности много, как вообще бывает с наследственными факторами. Это и генетика, и воспитание, и заклятие, и называйте как хотите.

Итак, честно говоря, я часто не вижу иной причины исключенности человека, чем повторение судьбы старшего по Роду. (Конечно, чаще в результате того, что удобно описывать как бессознательную идентификацию, а не в результате сознательного выбора.)

Вторая возможная причина – человек «берет» исключенность «на себя», то есть «замещает» другого. Самый распространенный случай – когда ребенок решает «уйти» вместо родителя. Хеллингер на расстановках часто вкладывает в уста человека фразу: «Мамочка, я сделаю это вместо тебя». Это вполне возможная ситуация – и потому, что ребенок любит родителей, как нередко говорят, «больше жизни», и здесь это может получить буквальное выражение. И потому, что жизнь ребенка (маленького), биологически говоря, дешевле жизни родителя (среднего возраста).

Чтобы «неприкаянная душа» нашла успокоение, могут произойти несколько вещей. Вероятно, какие-то сюжеты, подобно уголовным кодексам многих стран, пересчитывают степень вины в первую очередь на время. То есть вину в таком сюжете можно «избыть» (какое интересное слово!) временем, как «отсидеть свое». Скитальчество может иметь свое начало и свой конец. Перед смертью, говорят, многих отпускает. Какую-то вину можно «отработать», и вероятно, многие навязчиво добрые люди пытаются заниматься именно этим. Ну, и мы в психотерапии, полагаем, что в поисках успокоения хорошо бывает понять, за что, собственно, и чья вина положила начало сюжету «неприкаянности». С увеличением осознанности увеличиваются и наши возможности «завершить гештальт». При этом, кажется, нужно только помнить, что речь, как правило, идет не об обмане, а о любви.

Не пускай еврея в свое сердце

«Дорогие мои, любимые мама и папа, и Настюша, и Митенька, и дядя с тетей, и все мои дорогие, родные люди!

Я знаю, что читать вам эти строчки трудно; а уж каково мне писать их! Но ведь лучше хоть какая-то весточка, чем такое внезапное исчезновение. Это письмо будет только одно, во всяком случае, надолго. Поэтому я постараюсь объяснить всё-всё в этом одном письме, и на все ваши вопросы – я знаю, их будет много – я уже не смогу ответить. Во всяком случае, не сейчас. Дай мне Б-г справиться с такой задачей.

Я начну с начала, и вы его знаете – это мой роман с Олегом и наша свадьба. Я помню, что почти все вы были против наших отношений, и все по разным причинам. Почти все вы могли потом сказать мне: «Вот видишь, мы были правы, теперь мучайся, непослушная!», да и говорили, всякий по-своему. А знаете, кто правда едва не отговорил меня? Бабушка Фрося. Она была тогда уже в почти полном параличе, вы помните, и она не разговаривала, а тут вот сказала, когда я была возле ее кровати: «Не пускай еврея в свое сердце. Он поселит там печаль». Я вскинулась: «Что, бабушка?» – а она лежит как раньше, и ни у кого уже не допросишься, может, мне привиделось. Вообще в этой истории мне самой много раз казалось, что это просто мне видится, и я сошла с ума, но только теперь я решилась рассказать вам обо всем. Вы бы потащили, наверняка, меня к психиатру; вот поэтому-то, на самом деле, я и пишу вам сейчас это письмо, а не говорю напрямую. Испугалась, смалодушничала; но ведь и правда, наверное, быть мне сейчас в больнице психиатрии, а не под пальмой. Все-таки голова моя работает логично, пусть даже чувства ведут себя так странно.

Конечно, я сошла с ума, еще когда влюбилась в Олега, и когда вышла за него, и когда поселилась в том доме. Я думала тогда, что это нормально – раз влюбилась, то стать с любимым одним целым. (Я и сейчас не вижу в этом ничего плохого, представляете, даже сейчас – не вижу.) Я же только Настеньке немного рассказывала, что я стала тогда чувствовать сильнее раз в триста. Не только любовь, и уколы ревности, и все такое, но и погоду на завтра, и мысли Олеговой мамы. Вот это было просто особенно сильно, и как меня это злило, прости Г-дь! Я не только знала, когда она хочет чая или думает сходить в магазин; я вообще иногда смотрела на мир ее глазами, и точно знала, что это глаза -ее! Я про Олегово детство столько всего узнала, что, когда ему рассказывала, чуть с ним не поссорилась; и не хотела, да видела. Мне уже тогда пришлось сильно ограничиться, кому чего рассказывать, а то прослыла бы совсем странной. Прямо вижу, как вы мне киваете: дескать, думаешь, мы не видели, мы всё видели! Ох, любимые мои, надо было вам со мной побольше разговаривать, не про цены в магазине, а вот про это, про страшное и манящее! Ну так, я боялась, а вы тем более, что ж я на вас-то перекидываю.