Дональд Винникотт - Пигля: Отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки

Письмо от матери

«Я хотела бы послать вам еще немного заметок о Пигле, прежде чем вы ее примете.

Кажется, она сейчас очень хорошо с собой справляется и стала осознавать вещи очень разумно и довольно печально. Мы слышали, как она в своей кроватке говорила: „Не плачь, маленькая, Детка-Сузи — здесь, Детка-Сузи — здесь “. Она говорит о том, как хорошо иметь сестру; но я чувствую все-таки, что это стоит ей больших усилий.

Она тратит массу времени на разборку, чистку и мытье, особенно мытье всего, что попадает под руку. В остальном она много не играет и часто сидит без дела, немного грустная. Довольно много времени тратит на создание уюта для своей детки (куклы, высокоидеализированной фигурки).

Сейчас она гораздо чаще „капризничает“, например, брыкается и кричит, когда надо ложиться спать и т.д.

Когда она сердится, то часто замирает и поспешно говорит: „Я — малышка, я — малышка“; засыпает с большим трудом, говорит, что это „из-за бабаки“.

Довольно часто в последнее время она говорит так: бабака „несет черноту от меня к тебе, а потом я боюсь тебя“. „Я боюсь черной Пигги“, и „я — плохая“. (У нас не принято говорить ей, что она — плохая девочка или что-либо подобное). Она боится черной мамы и черной Пигги; говорит: „Потому что они делают меня черной“.

Вчера Габриела сказала мне, что черная мама поцарапала мое (мамино) лицо, вырвала мои ням-нямки, всю меня перемазала и убила с помощью „б-р-р“. Я сказала, что она, должно быть, жаждет снова иметь милую и чистую маму.Пигля ответила, что у нее была такая мама, когда она была еще совсем маленьким ребеночком.

Кажется, она была очень довольна, узнав, что вы ее примете. Когда у нее возникают сложности, она говорит, что надо спросить доктора Винникотта. Как и раньше, играет: „Ты — Пигля, я — мама. Я повезу тебя к доктору Винникотту, скажи нет!“ — „Зачем?“ — „Рассказать ему о бабесвечке“ (вместо бабаки, с хитрой улыбкой в уголках губ, как бы маскируя бабаку).

Между прочим, если ее трудно будет понять: она не говорит „р“. Скажет „Йоман“ вместо „Роман“).

Для нас большое облегчение, что Вы ее примете. Я думаю, тот факт, что мы знаем, что вы ею займетесь, сделал наше поведение более естественным, а не просто неестественно терпимым к ней, и это, кажется, идет на пользу.

Она говорит о поездке к вам, чтобы рассказать вам о бабаке. Сейчас бабака, кажется, переносит черноту от одного человека к другому».

Выдержка из письма отца

«Несколько недель назад к нам на чай зашел один мой друг, очень по-отечески добрый священник, и Пигля очень стеснялась. Вчера, вспоминая о нем, она сказала: „Я очень стеснялась“, а я ответил, что он „очень похожий на папу человек“ (так она описывала его раньше) и это может вызывать у людей чувство стеснения. Она помолчала и после большого перерыва сказала: „Доктор Винникотт“, а затем снова замолчала. Вот так»*.

11 марта 1964 года

Пигля (ей два года и пять месяцев) появилась в дверях со своим отцом (мать осталась дома с Сусанной) и сразу освоилась. Она хотела пройти прямо в кабинет, но пришлось повременить, и они с отцом пошли в приемную. Там поговорили. Отец, вероятно, почитал ей что-то из книжки. Когда я был готов, она бойко вошла одна и сразу направилась к игрушкам, которые были за дверью в глубине комнаты. Она взяла в руки маленький паровозик и назвала его. Затем вытащила одну новую вещь — голубую глазную ванночку во флаконе «Оптрекс».

«Что это?» Затем ее заинтересовал поезд: «Я приехала на поезде. А это что?» И повторила: «Я приехала на поезде». Родители девочки хорошо понимали ее язык, но мне он показался несколько странным. Затем она взяла маленькую желтую электрическую лампочку, с которой мы играли прошлый раз и на которой была нарисована рожица. Она сказала: «Сделай, чтобы ее тошнило», и мне пришлось пририсовать рот. Затем она взяла коробку с игрушками и вывалила все на пол. Выбрала круглую игрушку, продырявленную в центре, которая бог знает откуда появилась.

«Что это? У меня таких нет». Потом взяла грузовичок и спросила: «А это что? Ты знаешь о бабаке?» Я дважды просил ее рассказать мне, что это такое, но она не смогла ответить. «Это машина Пигли? Это машина малышки?» Затем я рискнул проинтерпретировать это: «Это мамина утроба, откуда рождается ребенок». Она явно с облегчением ответила: «Да, черная утроба».

Как бы в продолжение своих слов, она взяла коробку и намеренно переполнила ее игрушками. Я попытался выяснить, что это означало, путем различных интерпретаций. (Она каждый раз давала понять, считала ли хорошим или плохим то, что я сказал). Кажется, наиболее благосклонно принятая интерпретация состояла в том, что это животик Винникотта, а не черная утроба. Я сказал что-то в том смысле, что понимаю, что туда попало, и вспомнил, как в прошлый раз говорил о появлении ребенка путем наполнения корзинки, из-за прожорливости. Из-за того, что корзина переполнена, оттуда постоянно что-то выпадало. Это был заведомо спланированный эффект. Я интерпретировал так, что это и означало тошнить, и она тут же продемонстрировала, заставив меня нарисовать большой рот на электрической лампочке. Теперь я начинал понимать, что происходит.

Я: Винникотт — ребенок Пигли; он очень жадный, потому что так любит Пиглю и ее мать; он съел так много, что его тошнит.

Пигля: Малыш Пигли съел слишком много. [Затем она сказала что-то о поездке в Лондон на новом поезде].

Я: То новое, что тебе нужно, это Винникотт-ребенок, Пигля-мама, Винникотт, любящий Пиглю [маму], съевший Пиглю так, что его тошнит.

Пигля: Да, правда.

Можно было сказать, что работа, составлявшая цель данного сеанса, была выполнена.

После этого мы долго общались с помощью мимики. Она вращала языком; я подражал, и таким образом мы изображали голод и наслаждение едой с причмокиванием, и вообще оральное сладострастие. Нас это устраивало.

Я сказал, что внутри может быть темно. В ее животике темно?

Я: Страшно, когда темно?

Пигля: Да.

Я: Тебе снится, что внутри черно?

Пигля: Пигле страшно.

Затем какое-то время Пигля сидела на полу и была очень серьезной. Наконец, я сказал: «Тебе нравится с Винникоттом». Она ответила: «Да».

Мы долго смотрели друг на друга. Затем она вернулась и положила еще игрушек в маленькую коробку, для того чтобы еще раз отыграть тошноту. Она протянула мне электрическую лампочку.

Пигля: Подрисуй еще глаза и брови.

Они и так были довольно четкими, но я сделал их еще ярче. Затем она взяла другую коробку и открыла ее. Внутри были игрушечные зверюшки. Она тут же подошла и взяла двух мягких зверюшек покрупнее — пушистого барашка и пушистого олененка. Она усадила их есть из коробки и добавила еще игрушек к маленьким зверькам в коробке: «Они едят свою еду». Она прикрыла крышкой коробку с едой. Так возникло нечто вроде переходного явления (transitional phenomenon) в том смысле, что между ней и мной были большие плюшевые зверьки, поедавшие свою еду, причем еда эта, в основном, из зверьков и состояла. Поэтому я интерпретировал это так, будто она сказала мне, что это — сон. Я сказал: «Вот я — малышка-Винникотт, который появился из утробы Пигли, родился от Пигли, очень жадный, очень голодный, очень любит Пиглю, ест пиглины ноги и руки».