Дональд Винникотт - Пигля: Отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки

Ложась спать в тот день, когда она была у вас на приеме, Габриела сказала: „Доктор малыш был очень сердит. Доктор малыш брыкался. Я не выбросила его в мусорник (т.е. мусорное ведро); крышку не закрыла“.

Посреди ночи Габриела плакала: у нее болела ‘пися’, говорила она, и ей нужно ехать к доктору. Я сказала, что она немного покраснела то ли от подгузника, то ли от того, что Габриела сама натерла. Она сказала, что терла ее, и она стучит „д-д-д“, как поезд, и это пугает ее ночью. Это делает ее черной. Потом Габриела говорила о черной маме. Я забыла, с чего это началось, но дальше черная мама сказала: „Где мои ням-нямки?“ — „Ням-нямки в туалете, и там идет вода“. — „Черная мама дает мне играть с ее игрушками. Она испекла мне пирог с изюмом“. (Я действительно начиняла изюмом пирог, который ей очень нравился). У нее был очень смущенный вид, когда она сказала: „Я сержусь на папу“. — „Почему?“ — „Потому что я его слишком люблю“.

[Я озадачен этой повторяющейся „добротой“ „черной мамы“. Кажется, это не связано с тем, чтобы рассматривать хорошую и плохую маму как одно и то же. Не является ли это чем-то вроде смеси ее собственных хороших и плохих сторон? Вновь возникает тема умиротворения плохой мамы.]

На следующее утро она долго и возбужденно говорила в постели, но я не слышала, что она сказала.

Утром на другой день она сказала мне: „Я была в Лондоне у доктора Винникотта. Там был большой шум. Доктор В. был очень занят. Он был малышкой. Я тоже была малышкой. О черной маме не говорили. Он был малышкой, очень сердитым. Черная мама очень важна для доктора Винникотта“. Затем она всунула в кран булавку. „С булавкой будет лучше“. Что-то насчет того, что вода опять может пойти. Обращаясь ко мне: „Разве ты не приходила и не говорила, что так не лучше?“ Я: „Должно быть, это тебе приснилось“. — „Да, ты приходила и говорила, что от этого не лучше; в этом грязь“. Потом что-то о черной маме, но я не расслышала, что именно.

В последнее время мне часто говорят, что приходит черная мама и делает меня (мать) черной. Когда я ложусь спать, мне нужно „звонить“ черной маме и черной малышке Сузи. Разговор сводится к „Привету“.

Это напоминает мне о том, что за пару дней до того, как она была у вас (жаловалась на кошмары о черной маме), я спросила ее: „Ты хорошо спала? Черная мама приходила?“ — „Черная мама не приходит. Черная мама у меня внутри“».

Другое письмо от матери

«Мы уезжаем в середине апреля недели на три.

Пиглю очень преследует „черная мама“. У нее кошмары, и она допоздна не может заснуть.

„Я не сказала доктору Винникотту о черной маме, потому что он очень занят. Доктор Винникотт очень занят, он был малышкой. Мне было бы страшно говорить доктору В. о черной маме. Он был очень сердитый, он был малышкой. И я тоже была малышкой. Я стесняюсь говорить доктору В. о черной маме“.

Ее главная жалоба насчет черной мамы состоит в том, что она делает Пиглю черной, а потом Пигля делает всех, даже папу, черными.

Прошлой ночью она проснулась, испугавшись черной мамы, и попросила отца дать черной маме изюма (изюм Пигля очень любит).

Она проснулась также, напугавшись черной Детки-Сузи, которая делает ее черной. (За день до этого она сбила Сусанну с ног, чем вызвала всеобщее осуждение). Черная Детка-Сузи приходит довольно часто, и ей нужно звонить, чтобы она легла спать. (Детка-Сузи — это Сусанна).

Теперь Пигля гораздо реже выступает в качестве мамы или малышки. Она стала намного капризней, когда надо ложиться спать и т.д., но обычно довольно сильно от этого страдает. Есть еще одна вещь: на всех письмах, которые она пишет, и на рисунках, которые она делает, написано „Малышка баблан“; и это надо писать на конвертах. Понятия не имею, что это значит. Думаю, я вам рассказывала, что ребенка Пигли зовут „Габи-Габи“, что, как я думаю, означает „Габриела“, имя, которое произносить она не может. [Мне кажется, что Малышка Гобла (Baby Gobla) (не „баблан“) — это еще один вариант Габриелы, подобно „Гали-Гали“ или „Галли-Галли“ — не знаю, чем эти два варианта отличаются».

Еще одно письмо от матери

«Пигля попросилась к вам на прием, кажется, довольно срочно. Когда я сказала, что, может быть, перед отъездом во Францию на это не хватит времени, она очень разъяренно сказала, что хватит.

Сегодня утром она встала в бешеном настроении, хватала и рвала на части все, что попадалось ей на глаза. Потом залезла в свою коляску, сказав, что хочет ехать к доктору Винникотту. Затем забралась ко мне в халат и рассказала мне что-то вроде того, что ей приснилось, что ее ела черная мама. Потом вылезла и спросила меня, как она родилась. Я рассказала ей, как и много раз до этого, как она появилась на свет, как ее завернули в полотенце и подали мне. „А ты меня уронила“. — „Нет, не роняла“. — „Да, уронила. Полотенце было грязное“.

В последнее время она немного хандрила. Я думаю, то, что она так много находится с нами, может быть, вызывает у нее большое напряжение; детей вокруг мало. Я ищу ясли, чтобы отдавать ее туда на одно-два утра в неделю. Но большинство из них берут детей только на каждый день, а это, думаю, было бы слишком много для нее».

Письмо от отца

«Мы хотели бы передать вам кое-какие записи, касающиеся Пигли. Последние несколько дней она находится в состоянии большого волнения и тревоги и говорит такие вещи, как, например: „Я очень беспокоюсь. Хочу к доктору Винникотту“. Когда ее спрашиваешь, в чем дело, она все время твердит, что все это из-за „бабаки“, „черной мамы“ или „ням-нямок черной мамы“. Кроме того, она пугается черной Детки-Сузи (то есть Сусанны): „Я сделала ее черной“. То же самое говорит о черной маме. Она все еще часто повторяет, когда ложится спать: „Черная мама говорит: „Где мои ням-нямки?“. А однажды утром она после этого попросила попить из маминой груди.

Почти каждое утро она хочет забраться маме в халат или просит, чтобы ее завернули в коврик. Кажется, она очень страдает от того, что когда-то называлось „чувством греха“. И очень переживает, когда что-нибудь поломает или испачкает; иногда ходит по комнате, бормоча тихим, искусственным голосом: „Ничего, ничего“. То же самое происходит, когда она ударит Сусанну, к которой относится исключительно чутко, несмотря на отдельные срывы. Габриела не хотела носить одежду, которую мы ей покупали, потому что в ней „очень много белого: я хочу черную кофточку“. Сказала, что может носить черную одежду, так как она сама черная и дурная.

Вчера мы сделали несколько записей о ней, хотя это был не типичный день. Она была хуже, чем обычно, и пробыла с нами весь день. Чаще всего утром с нами бывает наша прислуга, пожилая женщина, которую Пигля зовет „Заинькой“. Она очень привязана к „Заиньке“.