Дональд Винникотт - Игра и Реальность

Исследуя жизненный путь этой пациентки, можно выявить множество способов, посредством которых она пыталась собрать вместе разрозненные части своей личности, но эти попытки всегда содержали в себе некоторый протест, что приводило к дисгармонии с социумом. Все это время у нее было достаточно сил и здоровья, чтобы раздавать обещания, заставлять своих родных и друзей верить, что она сможет сделать карьеру или, по меньшей мере, наступит день, когда она будет довольна своей жизнью. Однако выполнить это обещание было невозможно, поскольку (как мы с ней вместе мало-помалу мучительно обнаружили) она по-на-стоящему существовала лишь тогда, когда вообще ничего не делала. Мы отнесли это «ничего-не-делание» к деятельности, подобной сосанию пальца. Позже это приняло форму непреодолимо частого курения и различных надоедающих и навязчивых игр. Ни эти, ни какие-либо другие пустые занятия не радовали ее. Они лишь заполняли пустоту, которая и была этим существенным состоянием ничего-не-делания, в то время как пациентка занималась любым делом. Она очень боялась этого в течение анализа, так как ей казалось, что эти факты приведут ее прямиком в психиатрическую клинику, где она проведет всю оставшуюся жизнь лежа на койке, в бездействии, неподвижно, не владея собой, но все же в непрестанном фантазировании, в котором ее всемогущество никуда не делось и она может достичь потрясающих вершин, оставаясь личностью в диссоциированном состоянии [8] Это довольно сложно, исходя из «опыта всемогущества», который я описал как существенный процесс в первичном переживании «Я» и «не-Я» (ср.: Wirmicott, 1962; также см. ниже главу 3, с. 8–9). «Опыт всемогущества» относится, по существу, к зависимости, а в данном случае всемогущество относится к потере надежды на зависимость. .

Как только пациентка начала делать что-то практическое, например, рисовать или читать, она столкнулась с барьерами, не позволившими ей чувствовать удовлетворение, ведь она простилась со всемогуществом, которое удерживала в своих фантазиях. По смыслу это можно отнести к принципу реальности, но в случае с этой пациенткой правильнее будет сказать, что в структуре ее личности действительно имела место диссоциация. Поскольку она была здорова и в определенные моменты вела себя как целостная личность, постольку она была вполне способна справляться с фрустрациями, относящимися к принципу реальности. А в состоянии болезни этих способностей и не требовалось, поскольку она не встречалась с реальностью.

Попробую проиллюстрировать состояние пациентки с помощью двух из ее сновидений.

1. Она находилась в комнате, заполненной людьми. Она знала, что выходит замуж; за какого-то мерзавца. Он был одним из тех мужчин, которые никогда ей не нравились. Она повернулась к своему соседу и сказала: «Этот мужчина — отец моего ребенка». Таким образом она, с моей помощью, на этой поздней стадии психоаналитической терапии открыла самой себе, что у нее есть ребенок, она смогла сказать, что этому ребенку около десяти лет. На самом деле у нее не было детей, а в этом сне она увидела, что у нее уже много лет есть дитя, которое благополучно подрастает. Кстати, это объясняет одно из ее замечаний на более ранней сессии, когда она спросила: «Скажите, я действительно одеваюсь слишком по-детски, учитывая мой неюный возраст?» Другими словами, она была очень близка к пониманию того, что должна одевать и этого ребенка и саму себя, свою «самость» среднего возраста. Она сказала мне, что ребенок — девочка.

2. Во время сессии, прошедшей на неделю раньше, мы обсуждали другой сон, в котором она почувствовала сильнейшую обиду на свою мать (к которой она (потенциально) преданно и нежно относится) из-за того, что, как это представилось во сне, ее мама лишила свою дочь, то есть пациентку, ее собственных детей. То, что она увидела такой сон, показалось пациентке очень странным. Она сказала: «Забавно, что здесь я выгляжу так, как будто хочу ребенка, тогда как в своем сознании я убеждена в том, что лучшая защита для ребенка — вообще не быть рожденным на свет». Она добавила: «Похоже, у меня появилось неосознанное ощущение, что некоторые люди находят жизнь не такой уж и плохой».

Конечно, как в истории любого случая, из этих снов можно вычленить еще много полезной информации, но я опускаю то, что не проливает непосредственно свет на исследуемую проблематику.

Сон пациентки о мужчине, отце ее ребенка, был дан без тени осуждения и без связей с чувствами. Пациентка начала приближаться к своим чувствам лишь через полтора часа после начала сессии. За оставшиеся до окончания сеанса полчаса она испытала волну ненависти к своей матери, которая предстала перед ней в новом качестве. Это было ближе к убийству, чем к ненависти, и она почувствовала, что ненависть подступила гораздо ближе, чем это бывало прежде, и стала чем-то другим. Теперь пациентка понимала, что тот мерзавец, отец ее ребенка, возник затем, чтобы скрыть от ее матери, что он был отцом пациентки, мужем ее матери, и одновременно отцом ребенка пациентки. Это означает, что пациентка была очень близка к ощущению, что собственная мать убила ее.

Здесь мы действительно имели дело со сновидением и жизнью, а не затерялись в фантазиях.

Эти два сновидения приведены для того, чтобы показать, как то, что прежде было заключено в стабильности фантазии, сейчас осуществляется в сновидении и в жизни — двух феноменах, во многом совпадающих. Таким образом, для пациентки постепенно становилась все яснее разница между грезами и сном (который действителен), и она смогла ясно показать это различие аналитику. Заметим, что творчество в игре близко к сновидению и к жизни, а не к фантазированию. Таким образом, значимое различие начинает появляется в концепции двух типов феноменов, хотя остается трудным что-либо утверждать или ставить диагноз в каждом конкретном случае.

Пациентка сформулировала вопрос так: «Когда я прогуливаюсь по розовому облаку, это мое воображение украшает мою жизнь или это то, что вы называете фантазированием, которое случается, когда я не делаю ничего, и которое заставляет меня почувствовать, что меня не существует?»

С моей точки зрения, работа на этой сессии дала важный результат. Мне стало ясно, что фантазии мешают активной деятельности и жизни в реальном, внешнем мире, но гораздо сильнее они нарушают сны и персональную, внутреннюю реальность, ядро жизненной силы личности.

Будет полезно ознакомиться с двумя следующими сессиями анализа этой пациентки.

Все началось со слов пациентки: «Вы говорили о пути, в котором фантазирование препятствует сновидению. Этой ночью я проснулась около полуночи — и вот я лихорадочно черчу, выкраиваю, прикидываю, работая над моделью платья. Я почти закончила работу и была возбуждена. Это было сном или фантазией? Я понимала все, что происходило, но я не спала».