Дональд Винникотт - Игра и Реальность

Я выбрал эти два примера просто потому, что вспомнил именно эти два следовавших друг за другом случая из моей практики однажды утром, когда я занимался написанием работы, на которой базируется данная глава.

Рассмотрим последовательность взаимоотношений, возникающих в процессе развития ребенка, и увидим, куда относится игра.

А. Младенец и объект сливаются друг с другом. Ребенок видит объект субъективно, и мама ориентирована на то, чтобы знакомить ребенка с теми элементами окружающего мира, которые он готов обнаружить.

Б. Объект отвергнут, вновь принят и воспринят объективно. Этот комплексный процесс сильно зависит от готовности мамы или материнской фигуры (лицо, обладающее качествами матери) участвовать в процессе и возвращать ребенку то, что он отбрасывает.

Это означает, что мама (или ее часть) находится в промежуточной позиции, будучи тем объектом, который ребенок способен воспринять, или (напротив) ожидающим, когда же он ее обнаружит.

Если мама справляется с этой ролью и какое-то время не допускает, скажем, никаких помех и препятствий для ребенка, то младенец получает некий опыт магического контроля, переживания, которое в описании интрапсихических процессов называют «всемогуществом» (ср.: Winnicott, 1962).

Когда мама хорошо справляется (когда она способна делать это) с этим трудным делом, доверие ребенка растет. В этом состоянии младенец начинает радоваться тому, что он испытывает, сочетая внутреннее всемогущество и реальный контроль над объектами. Доверие к матери создает здесь промежуточную игровую площадку, где зарождается идея магии, с того момента как ребенок начинает в некотором роде переживать всемогущество. Все это непосредственно касается работы Эриксона (Erikson) по формированию идентичности (Erikson, 1956). Здесь зарождается игра, и поэтому я называю это пространство игровой площадкой. Игровая площадка является потенциальным пространством между матерью и ребенком, или, другими словами, скрепляет их.

Игра — безмерно захватывающее дело. И не только потому, что подключаются врожденные инстинкты, давайте поймем это раз и навсегда! Что всегда можно сказать об игре — там не обеспечивается взаимодействие между индивидуальной психической реальностью и опытом контроля над реальными объектами. В этом и ненадежность магии как таковой, магии самых близких отношений, то есть тех взаимоотношений, которые должны быть надежными. Для того чтобы быть надежными, взаимоотношения обязательно должны быть мотивированы любовью матери, или ее любовью-ненавистью, или ее объектными отношениями, а не ее сформированными реакциями. Когда пациент не может играть, терапевт, прежде чем интерпретировать фрагменты поведения, должен заняться этим основным симптомом.

В. Следующая стадия — одиночество в присутствии другого человека. Теперь ребенок строит игру на том основании, что любящий и, следовательно, надежный человек доступен и остается в досягаемости, если его вспомнить, после того как забыл про него. Ребенок чувствует, что этот человек дает отражение тому, что происходит в игре [13] Я рассмотрел другие, более сложные и запутанные аспекты данного переживания в своей работе «Способность к одиночеству» («The Capacity to be Alone», 1958b). .

Г. Сейчас ребенок уже готовится к переходу на новую стадию, когда он позволяет двум областям игры перекрывать друг друга и получает от этого удовольствие. Во-первых, конечно же, это мама, играющая со своим малышом, но она довольно осторожна в том, чтобы приспосабливаться к игровой активности самого ребенка. Однако рано или поздно она предложит свою собственную игру и обнаружит, что ребенок по-разному реагирует на идеи, которые не являются его собственными, в соответствии со своей способностью отнестись к ним положительно либо отрицательно.

Таким образом, прокладывается путь к совместной игре во взаимоотношениях ребенка.

Оглядываясь на свои работы, я вижу, что в них отмечено и развитие моих собственных мыслей и понимания. Я вижу, что мой теперешний интерес к игре в доверительных взаимоотношениях, которые могут развиваться между матерью и ребенком, всегда был характеристикой моих консультативных техник, как и в следующем примере из моей первой книги (Winnicott, 1931). И позже, десять лет спустя, я детально исследовал эту проблему в работе «Наблюдение за детьми в рамках консультативной ситуации» («The Observation of Infants in a Set Situation», 1941).

Девочка впервые попала в больницу, когда ей было шесть месяцев, с инфекционным гастроэнтеритом средней тяжести. Она была первым ребенком в семье, вскармливание — грудное. Вплоть до шести месяцев у нее были запоры, которые затем прекратились.

В семь месяцев она вновь оказалась в больнице, так как стала подолгу лежать без сна и плакать.

После кормления ее тошнило, ей не нравилось сосать грудь. Из-за этого ей было прописано добавочное вскармливание, и отнятие от груди было завершено в течение нескольких недель.

В девять месяцев у нее впервые был припадок, и дальше они случались время от времени, обычно в 5 утра, где-то через четверть часа после пробуждения. Припадки были двусторонние и длились пять минут.

В одиннадцать месяцев припадки участились. Мама обнаружила, что может предупредить возникновение припадка, отвлекая внимание ребенка. Однажды ей пришлось делать это четыре раза за одни день. Ребенок стал нервным, вздрагивал при малейшем звуке. Один припадок случился во сне. Во время одних припадков она прикусывала язык, а в других случаях — мочилась.

В годовалом возрасте у нее было по четыре-пять припадков в день. Было замечено, что после кормления она могла сесть, а потом согнуться пополам и забиться в припадке. Ей давали апельсиновый сок, и она отключалась. Или ее сажали на пол, и начинался припадок. Однажды утром она проснулась, и сразу же случился припадок, после чего она сразу же уснула обратно; вскоре она снова проснулась и снова испытала припадок. С этого момента за припадками стала следовать сонливость, стремление лечь спать, но даже на этой тяжелой стадии матери часто удавалось остановить припадок в самом начале, отвлекая внимание ребенка. Тогда же я сделал следующую запись:

«Когда девочка сидит у меня на коленях, она непрерывно плачет, но без враждебности. Она плакала и одновременно небрежно дергала из стороны в сторону мой галстук. Отданная обратно маме, она не обращает на это внимание и продолжает плакать, плакать все сильнее и жалостливее, все время пока ее одевали и вплоть до того момента, как ее забрали из здания».

Тогда же я был свидетелем припадка, отмеченного тонической и клонической фазами, за которым последовал сон. У ребенка было четыре-пять припадков в этот день, она плакала весь день, несмотря на то, что спала ночью.