Дональд Винникотт - Игра и Реальность

Когда я смотрю, меня видят, а значит, я существую.

Теперь я могу позволить себе самому смотреть и видеть.

Теперь я смотрю на мир творчески, и то, что я постигаю внутри, я и воспринимаю извне тоже.

На самом деле, я не стремлюсь видеть то, чего нет в поле моего зрения (если только я не устал).

Пациентка сообщила: «Вчера вечером я пошла в кафе-бар и была просто в восторге, когда увидела там множество совершенно разных персонажей» и описала некоторых из тех людей. Сейчас у этой пациентки потрясающая внешность, и если бы она умела этим пользоваться, то могла бы быть «звездой» в любой компании. Я спросил: «А на вас кто-нибудь смотрел?» Она смогла перейти к мысли о том, что на самом деле она «зажигала» окружающих, но вместе с нею был ее друг, и ей казалось, что все смотрят именно на него.

На этом этапе мы вместе с пациенткой уже смогли дать предварительный вариант ранней истории и детства пациентки исходя из того, что ее должны видеть, чтобы она почувствовала свое существование. Ее реальный опыт в этом отношении был плачевным.

Затем, в обилии материала, эта тема затерялась, но в определенной степени весь анализ крутился вокруг «быть увиденной», и это было в каждый момент актуально для нее. Временами тот факт, что ее на самом деле видят, хоть это незаметно, был для нее самым главным в терапевтическом процессе. Эта пациентка чрезвычайно чувствительный ценитель живописи и изобразительного искусства, отсутствие красоты разрывает ее личность, она переживает недостаток красоты как ужас (дезинтеграция или деперсонализация).

В одном из моих исследований участвовала женщина, которая проходила очень длительный психоанализ. Эта пациентка, уже в солидном возрасте, вдруг выяснила, что жизнь реальна. Циник мог бы сказать: ну и что дальше? Но сама она чувствовала, что дело стоило того, а я сам научился через нее многому из того, что я знаю о феноменах самого раннего детства.

Этот анализ включал серьезную и глубокую регрессию к инфантильной зависимости. Ее окружение было жестко травматичным во многих аспектах, здесь я хочу рассмотреть влияние на пациентку материнской депрессии. Мы постоянно возвращались к этой проблеме, и, как аналитик, я был вынужден взять на себя роль этой матери, с тем чтобы пациентка смогла начать свое существование в качестве отдельной личности [44] Обсуждение другого аспекта этого случая можно найти в моей работе «Клинические и метапсихологические аспекты регрессии, протекающей в рамках, заданных психоаналитической сессией» («Metapsychological and Clinical Aspects of Regression within the Psycho-Analitical Set-Up», 1954). .

Недавно, когда наша работа уже подходила к завершению, пациентка послала мне фотографию своей няни. У меня уже был портрет ее матери, и я в подробностях был знаком с ригидностью защитных механизмов этой женщины. Очевидным стало то, что мама (по словам пациентки) выбрала депрессивную нянечку, чтобы избежать потери контакта с детьми. Жизнерадостная няня сразу же «украла» бы детей у депрессивной матери.

У этой пациентки вообще не было такой распространенной у женщин характеристики, как интерес к своему лицу. У нее, видимо, в подростковом возрасте не было стадии изучения себя в зеркале, а сейчас пациентка заглядывает в зеркало лишь затем, чтобы в очередной раз напомнить себе, что «выглядит как старая карга» (ее собственное выражение).

За неделю перед этой сессией она увидела мою фотографию на обложке в книге и написала мне письмо, в котором просила выслать более крупную копию, чтобы можно было во всех подробностях рассмотреть эти «развалины». Я послал фотографию (она живет далеко, и мы можем встречаться лишь эпизодически), сопроводив ее интерпретацией, в основе которой — именно та тема, которую я обсуждаю в этой главе.

Эта пациентка считала, что просто захотела иметь фотографию человека, который очень много сделал для нее (я действительно много работал с ней). Но ей также нужно было сказать о том, что мое морщинистое лицо в чем-то похоже на застывшие лица ее матери и няни.

Я уверен, что это было важно — то, что я понимал, зачем нужно лицо, что я мог проинтерпретировать то, что пациентка искала лицо, в котором могла бы отразиться ее собственная личность и одновременно, из-за морщин, прослеживалось бы застывшее лицо матери.

В действительности у пациентки было вполне приятное лицо, и она потрясающе симпатичный человек, когда находится сама в таком настроении. Она, на определенный период времени, может-взять на себя заботы и проблемы другого человека. Но как часто это ее качество заставляло людей воспринимать ее как человека, на которого можно положиться! Факт заключается в том, что как только пациентка чувствует себя вовлеченной, особенно в депрессию другого человека, она сразу же уходит и оказывается в постели с грелкой, и только лишь это тепло может согреть ее душу. Именно в этом ее ранимость.

После того как все это уже было написано, появился материал еще одной сессии, который вполне может иметь в своей основе обсуждаемые здесь проблемы. Пациентка — женщина, безмерно озабоченная тем, на каком этапе становления личности она находится. В какой-то момент во время сессии она пропела припев из песенки «Зеркало на стене», а потом сказала: «Представьте себе, как, наверное, это ужасно, когда ребенок смотрит в зеркало и не видит там ничего!»

Дальнейший материал был связан с тем, что ее окружало в детстве, когда мама с кем-то разговаривала, вместо того чтобы активно включаться о взаимодействие с младенцем. Суть в том, что когда девочка смотрела на мать, она видела ее разговаривающей с другим человеком. Далее пациентка рассказала о своем увлечении живописью Френсиса Бэкона и очень хотела, чтобы я взял у нее почитать книгу об этом художнике. Она обратилась к одной из интересных деталей в этой книге. Френсис Бэкон «говорит, что ему нравится, когда его картины закрывают стеклом, ведь тогда люди видят не только саму картину, они могут увидеть самих себя» [45] См.: «Френсис Бэкон: упорядоченный каталог и документация» (Francis Bacon. Catalogue raisonne and documentation. Alley, 1964). Джон Ротенштайн пишет во введении к этой книге следующее: «… смотреть на картины Бэкона — значит смотреть в зеркало и видеть свои собственные недостатки и страхи — одиночества, неудачи, унижения, старости и смерти, а также непредсказуемых катастроф, угрожающих миру/ <���…> Его известное предпочтение закрывать стеклом свои картины связано в том числе с его постоянным ощущением зависимости от случая. Это предпочтение — следствие того, что стекло некоторым образом разделяет картину и окружающий мир (точно так же как на его картинах клумбы и ограды отделяют субъекта от живописного фона), а также выполняет функцию защиты, но более важна в данном случае уверенность художника в том, что случайная игра отражений обогатит сами картины. Особенно, по его собственным наблюдениям, они выигрывают от того, что зритель может увидеть свое отраженное в стекле лицо, его работы в темно-синих тонах». .