Дмитрий Узнадзе - Психология установки

Но если все это так, тогда понятно, что и потребление, и уход, и в принципе также и акты обслуживания строятся на основе инстинктивных тенденций, в то время как труд по су­ществу своему предполагает уровень волевого развития: пер­вые определены инстинктом (Trieb), вторые — волей.

Отсюда само собой следует, что труд подразумевает нали­чие и соучастие социальной среды и социального опыта, так как идея объективной значимости, понятийное мышление и воля являются формами активности, возникшими только на почве социальных условий. Находящийся на необитаемом острове и лишенный социальной среды Робинзон Крузо лишь отчасти может считаться трудящимся существом, по­скольку он все же был мыслящим, волевым и вооруженным социальным опытом человеком.

Совершенно излишне говорить о труде где-либо в царстве животного мира. Специфику животного прежде всего состав­ляют акты потребления и, наряду с ними, элементы ухода и обслуживания. Однако на это могут возразить, приведя в ка­честве примера постройку птицами гнезд, т. е. создание ими произведений, представляющих определенную ценность и, следовательно, говорящих о наличии у птиц труда. Для сто­роннего наблюдателя это именно так и есть. Однако доста­точно присмотреться к внутренней стороне этого «труда», как сейчас же станет очевидным, что говорить здесь о труде абсолютно неверно. Еще Марксом, как известно, было отме­чено, что животное, часто даже в наиболее сложных актах своего поведения, ограничено инстинктом, тогда как человек руководствуется созданной заранее идеей и реализует ее при помощи труда.

Но, помимо этого, гнездо для животного имеет значение только в контексте определенной индивидуальной потребно­сти и в определенных временных пределах; при постройке гнезда животное руководствуется только импульсом акту­альной и в данный момент испытываемой им потребности, а не идеей своей потребности, не тем, что гнездо может ему по­надобиться и в будущем или может пригодиться кому-нибудь другому, поскольку такую же потребность имеют и все другие подобные животные. Животное не имеет вообще ни идеи потребности, ни идеи о другом, ни идеи времени — оно живет в практической действительности, и последняя толь­ко постольку существует для него, поскольку она связана с его актуальной потребностью. Объективная действительность как объективная ценность ему не известна. Поэтому-то и неудивительно, что оно не имеет представления ни о про­шлом и ни о будущем в особенности. Понятно, что при таких условиях гнездо для него включено только в контекст акту­альной потребности и вне нее оно так же нейтрально, так же нереально, как и все остальное вокруг него в этом обширном мире, что не участвует в процессе удовлетворения его потреб­ности и что практически для него инактивно.

Таким образом, постройка гнезда есть скорее акт обслу­живания, тесно связанный с потреблением, чем труд.

То же следует сказать о белке, заготовляющей на зиму пропитание. Создается впечатление, будто животное руко­водствуется не актуальной потребностью, а идеей будущей потребности; как известно, белка не поедает всего того, что она добывает, собирая и сохраняя часть к зиме. Несмотря на внешнее сходство этого поведения животного с поведением, осуществляющимся на основе идеи будущего, в действитель­ности оно не столь уж многим отличается от обычного жи­вотного поведения. Что белка не руководствуется идеей бу­дущего, что собранные ею орешки, которыми она будет пользоваться зимой, в действительности не означают запаса, это очевидно из того лишенного всякого смысла поведения, которое можно наблюдать у белки, находящейся в неволе, в комнате человека: она и здесь действует так, как будто соби­рает орешки, несмотря на всю бессмысленность этого пове­дения.

Однако все это прежде всего касается понятия физиче­ского труда. Естественно рождается вопрос: неужели насто­ящий труд — только труд физический? Неужели так называ­емый умственный труд представляет собой иную форму поведения? Трудясь физически, человек неоднократно обра­щается и к умственным операциям: вне прочного участия мышления нельзя себе даже представить актов истинного производственного труда; без этого никто бы и не считал их за труд. Для успешности процесса труда необходим умствен­ный учет особенностей материала, орудий, технических при­емов. Перед субъектом встает целый ряд вопросов, требую­щих прежде всего активации его умственных сил. Однако вся его познавательная деятельность вплетена в контекст физи­ческого труда и, следовательно, организована установкой создания материального продукта. Результатом этого явля­ется то, что вся эта активность — умственная и физическая — переживается как активность физического труда.

Однако на высшей ступени развития человека умствен­ные компоненты труда получают уже некоторую самостоя­тельность; выделяясь из процессов конкретного труда, они приобретают собственную ценность. Зарождаются отдель­ные отрасли наук, призванные решать познавательные про­блемы, встающие в процессе физического труда; примером этого могут служить технические отрасли научного знания. В дальнейшем развитие идет еще дальше: познавательные акты человека направляются не только на проблемы, связан­ные с физическим трудом, но и на проблемы, не имеющие не­посредственной связи с процессами труда. Возникают и раз­виваются теоретические научные отрасли, служащие цели удовлетворен ля усложненного интереса человека к знанию.

Таким образом, познавательный интерес превращается в самостоятельную потребность, удовлетворение которой тре­бует достаточно сложных умственных актов. Как мы видим, определяет эту активность интеллектуальная потребность; особенности самих сил и их действие в каждый данный мо­мент зависят не от самих сил, а от природы той проблемы, которая должна быть решена. Поскольку это так, мы в этом случае несомненно имеем дело с экстерогенной формой ак­тивности.

Но имеет ли место и в этом случае намерение создать произведение, как это было характерно для трудовой дея­тельности? Актуальный интерес, находящий себе выход в процессе умственной активности, удовлетворяется не самой активностью как процессом, на основании чего мы и отнесли ее к экстерогенной форме поведения. Нет, этому интересу, этой потребности нужен только тот результат, которого до­стигает процесс интеллектуальной активности.

Результат этот мы получаем в виде мысли или тезиса о познаваемой сфере действительности, и потому его можно считать продуктом, произведением умственной активности. Эта мысль обычно приобретает объективно оформленный вид: ученый придает ему словесную форму — устно или пись­менно (скажем, в виде книги и пр.). Однако продукты ум­ственной активности готовы еще до того, как произойдет их окончательное словесно-письменное оформление. В этих продуктах и находит умственная работа свой смысл, свое значение, в силу чего существенной разницы между ней и трудом нет и с точки зрения произведения продукта.