Михаил Решетников - Частные визиты

Его реакция была неожиданной: «Я как раз только вчера сам об этом думал…». Я попросил рассказать мне об этом на следующей встрече. Но записать подробно эту и несколько последующих сессий я не смог — наши встречи в это время проходили лицом к лицу, а он говорил эмоционально и быстро, одновременно отслеживая мою реакцию. Мое внимание, соответственно, было сосредоточено на нем. В итоге «в оригинале» сохранились только несколько ключевых фраз, поэтому описание этой части нашей работы будет предельно кратким.

Вначале он рассказал, что теперь он ходит не только на порносайты, но и на сайты знакомств, где, по его мнению, «большинство — обычные проститутки». Тем не менее он начал переписываться с несколькими женщинами. Особенно его заинтересовала одна из них, в анкете которой было написано: «Вы все еще боитесь женщин? Давайте встретимся — я вас так напугаю, что будет не до страха». Пациент также отметил, что в отличие от большинства других анкет, заканчивавшихся фразами типа: «любые варианты за материальную поддержку» или «полторы тысячи в час», его— тогда еще виртуальная — избранница, отметила: «Не ищу спонсора, и сама не буду спонсором».

Перейду к итогам нашей работы, при этом — почти уверен, что некоторые коллеги оценят их как неоднозначные, а другие — даже как сомнительные. Но для меня они позитивные. Через некоторое время (и добавлю — без какого-либо побуждения с моей стороны, это было его решение) пациент вступил в длительные отношения с упомянутой выше женщиной, но до этого они долго общались в интернете. На наших встречах пациент передавал содержание их бесед весьма кратко, но с явным удовольствием, и я как-то даже пошутил, что, похоже, у меня появился ко-терапевт или конкурент. Но, в целом, предчувствуя возможный вариант завершения его поисков истины и помня о том, с чего мы начали нашу работу, должен признать, что меня устраивали оба варианта.

То, о чем они писали друг другу и позднее обсуждали по телефону, он, как уже было отмечено, рассказывал мне, но без особых подробностей. Чтобы он не испытывал каких-либо угрызений совести по поводу этой скрытности, я сказал ему, что он вовсе не обязан рассказывать мне все — ведь мы исходно договаривались, что он будет говорить все, что ему приходит на ум, и все, что он захочет мне сказать. Более того, подчеркнул я, было бы неверно, если бы он считал, что обязан быть со мной как на исповеди — у него есть свое собственное психическое пространство, и он вправе допускать меня в него или нет. Это было еще одним этапом нашей работы, а именно — формированием и восстановлением границ его личности, и одновременно — стимуляцией установки на сепарацию от терапевта.

Чтобы не утомлять читателя всяческими малозначимыми интимными и прочими подробностями, сообщу, что мой пациент нашел себя в относительно устойчивых сексуальных отношениях с этой «госпожой». Когда он впервые употребил этот термин, я не сразу уловил его сексуальный смысл. Ранее у меня не было пациентов с таким опытом, но пробел в моих познаниях был быстро восполнен. Оказалось, что отношения с «госпожой» (во всяком случае — с этой) вовсе не предполагали наличие плетки или иных вспомогательных средств для разнообразия их отношений или причинения боли партнеру. Она просто связывала его, иногда завязывала ему глаза, запрещала шевелиться или реагировать на ласки и т. д. Но главным оказалось не это. Она позволяла и ему играть со своим телом. При этом на какое-то время она становилась просто неодушевленной «игрушкой», с телом которой он мог делать все, что угодно. Так же как ранее, в его фантазиях.

К тому периоду, когда мы приняли совместное решение о завершении нашей работы, их отношения все еще продолжались. Все свои журналы он выбросил задолго до этого и тогда же очистил свой компьютер от надоевших ему файлов.

Невысокая, склонная к полноте брюнетка — не более тридцати, слегка приоткрыв дверь, протиснулась в мой кабинет и замерла у порога. Настороженно осмотрев мое рабочее пространство, она тихим голосом, который никак не соответствовал ее яркой внешности, спросила: «Можно войти?». Эта неуверенность и манера говорить шепотом сохранялись на протяжении всего периода нашей совместной работы, и мне постоянно приходилось напрягать слух, чтобы уловить то, что она (меняя темы и перескакивая с одних событий на другие) говорила.

Она попросила называть ее Анной, хотя я не уверен, что это было ее настоящее имя.

После традиционного обсуждения сет- тинга, условий оплаты и того, что позволено, а что— нет, мы начали совместную работу. Как обычно, мной были обозначены главные правила: вовремя приходить, говорить на протяжении всей сессии и своевременно ее оплачивать. Она их ни разу не нарушила.

Мое условие, что говорить на сессиях должен именно пациент, уже не раз обосновывалось. Исходя из своей предшествующей практики, я уже давно пришел к убеждению, что и проблема, и способ ее решения всегда принадлежат пациенту, только он не может найти их самостоятельно; а главным способом активации вытесненных воспоминаний (то есть того, о чем и забыть нельзя, и помнить невозможно) является ничем не ограничиваемая (спонтанная) речь пациента. Терапевту в этом случае принадлежит роль внимательного (облеченного соответствующими знаниями) слушателя, который лишь иногда (и только когда это необходимо) «вмешивается» в этот процесс припоминания, у которого есть своя цель, структура и динамика.

Единственное особое условие, которое мы обсудили с пациенткой дополнительно, касалось кушетки. Она сразу сообщила, что пока не готова проводить сессии в положении лежа, с чем я, естественно, согласился. Соблюдая условия нашего договора, на протяжении практически всех сессий говорила в основном она, а я долгое время оставался просто слушателем и более того — был в полном неведении относительно ее проблемы.

Я постараюсь привести некоторые выдержки из ее рассказа почти полностью, но, естественно, многое сокращая, иначе это заняло бы сотни страниц, тем более что она неоднократно отклонялось от основной темы, а значит — была не готова к ее обсуждению. Но и эти отклонения в поиске личной (значимой только для нее) истины в ряде случаев были чрезвычайно важными и информативными. Я не торопил ее, исходя из того, что анализ всегда движется с той скоростью, которая приемлема для пациента. И теперь ее рассказ.

Мне говорили, что не стоит обращаться к психоаналитику. Но я все равно решила попробовать. Я болею уже больше 15 лет. Много раз лечилась у разных врачей и психологов. Они мне ставили самые разные диагнозы, но чаще всего — «невроз страха». Были периоды, когда я чувствовала себя совершенно нормально. Иногда несколько лет. Еще у меня есть один симптом… Но об этом я скажу потом…