Михаил Решетников - Частные визиты

Потом я была на приеме у женщины- гастроэнтеролога. Очень приятная такая, в годах. Я ей рассказала о своем симптоме, а она сказала, что это просто астено-невротический синдром и надо укреплять нервы и мышцы, больше гулять, любоваться природой, может быть — заняться каким-то спортом. Я пыталась…

Потом был еще один психолог. Никакой… Я много читала вашей литературы, и думаю, что это может быть истерия, которая теперь стала проявляться рефлекторно. Многолетнее напряжение от канцерофобии должно было во что-то вылиться. Я чувствую… Я расскажу о симптоме на следующей встрече.

Я не смогу сегодня. Мне плохо. Я не могу этого объяснить. Я хотела рассказать о симптоме, но мне вообще трудно говорить. У меня во всем теле такое напряжение. Я боюсь что-то сказать не так или сделать не то.

Я после нашей встречи уехала не туда. Я не могла уснуть, мне было плохо, плакала. Я совершенно другой человек. У меня язык — не мой…

Я не могу лежать в присутствии других… Я должна сесть. Со мной случаются нехорошие вещи, когда я сильно напрягаюсь…

У меня был еще один психолог, он называл себя психоаналитиком, но был какой-то непрофессиональный. Мне казалось, я ему нравлюсь. Мы много шутили на первых встречах, я к нему с удовольствием приходила поговорить. Когда он узнал о моем симптоме, он ко мне отношение переменил. Он мне сказал: «Иди на работу». Я пошла на работу, но ничего не получилось… Он говорил мне о своих чувствах. Я думала, что он не женат… Потом меня трясло… Он хотел, чтобы я сидела где-то поближе. Потом он это назвал «невинным флиртом». Я с ним разругалась и написала на него… Через полгода я пришла к нему, чтобы разузнать… А вообще-то— пококетничать… Я решила ему мстить. Он мне давал книгу о Сабине Шпильрейн [9] Выдающийся русский психоаналитик Сабина Николаевна Шпильрейн проходила анализ у Карла Юнга и влюбилась в него. Их связь длилась несколько лет. Истории этой терапевтической ошибки посвящены десятки публикаций, а также фильм «Опасный метод». …

И у нас получилось, почти все… У нас была игра… И он согласился на то, чтобы… Потом он уехал… А когда он вернулся, я устроила истерику… Прямо в клинике…

У меня все время организм в стрессовом режиме. Я не могу… Дикое перенапряжение… Я ложиться вообще боюсь. Это от симптома зависит. Меня все принимают за истеричку… Я не истеричка. Я борюсь каждую секунду, чтобы облегчить свое состояние. Психолог говорил мне, что не нужно искать другого врача, симптом сам собой «рассосется» к 26 годам. Не рассосался…

Если я поем что-то не то, появляется симптом. Он возник искусственно. Сразу после начала месячных. Меня тошнило, я плевалась. Воспалился кишечник, а потом желудок… Мама лежала, не обращала внимания, не готовила мне. Я ходила голодная, очень нервничала. Меня тошнило от страха.

У меня появились такие спазмы в кишечнике, на весь класс. А я была лидером до этого. «Классная» отсадила меня от своего сына, он сказал, что его от меня тошнит. Когда эта проблема возникла, все обрадовались, даже ближайшая подруга — меньше конкуренток… Женщины— всегда конкурентки. Они должны все время что-то искать — мужчин, ласку, тряпки там всякие, краситься, приспосабливаться. Мужчинам всего этого не нужно…

Я все события в своей жизни помню — и опухоль, и месячные, и как появился симптом… Я не могу только точно назвать — когда… И после этого ничего не помню. Он меня мучит постоянно…

Я боюсь, что ребенка не смогу родить. У меня все сжато, у меня спазм всех внутренних органов. И все больное, все немеет, и почки больные, и пищевод… И онемение лица… И мама моя меня бьет. Она лицо мне «скрутила» руками… Она меня доводит… У меня теперь другое лицо… А потом она меня гоняла и била ногами, а я просила: «Мама, помоги мне!»…

Я потом поехала к психологу и сказала, что мама ни в чем не виновата. Женщины вообще не виноваты. Это мужчины во всем виноваты.

Я не хочу жить с мамой. Я не хочу с ней встречаться, даже после того, как она снова ушла к отцу и оставила меня в этой ужасной квартире. Я хочу уехать к бабушке. Она меня очень любит, но она — против, так как уже очень старая…

Мама учила меня, что нужно все скрывать… Я пыталась. У меня есть потребность говорить с кем-то. Но у меня не истерия.

Я боюсь симптома. Я рака не боюсь… Сейчас скажу. У меня непроизвольно газы отходят. Ну вот, сказала (пациентка облегченно выдыхает и какое-то время молчит).

Мне казалось, что я выздоровею, когда найду мужчину. Я думала, что я поцелуюсь с мальчиком— и пройдет. Влюбилась в 16 лет во взрослого парня, призналась ему, а он, оказалось, любит мальчиков. После этого у меня был шок, поднялась температура… Но тут я начала учиться в институте,

это меня спасло. А когда влюбилась во второй раз — уже ничто не спасло…

На этом время сессии истекло, о чем я известил пациентку, после чего она добавила: «Мне никто не должен верить. Я — чудовище. Извращенка!». Мы договорились продолжить эту тему на следующей сессии.

Она входит и, пристроившись на краешке кресла, глядя, вроде бы, в мою сторону, но, скорее, куда-то мимо меня, спрашивает:

Я вам нравлюсь?

Нравитесь, — отвечаю я, — и мне хотелось бы, чтобы вы меньше страдали.

А как я вам нравлюсь?

Как интересная молодая женщина,

с которой приятно общаться.

А вы мне верите?

А какие у меня основания не верить?

Я хотела еще спросить… — Пациентка задумывается, и я возвращаю ее к правилам сеттинга:

Мы договаривались, что говорить в основном будете вы, а вопросы, при необходимости, буду задавать я. Помните? (пациентка смотрит мимо меня и кивает). Итак, продолжим. Вы помните, на чем мы остановились? Или хотите сменить тему?.

Пациентка ничего не отвечает, а затем устраивается поудобнее, одновременно как бы съеживаясь и вдавливаясь в кресло, и начинает говорить.

Нельзя все «сливать» на маму. Здесь и моя вина, хотя мама провоцирует. Она бьет меня, нож хватает… Один раз надела на меня мешок целлофановый и начала душить, и я поняла, что не только у меня проблемы…

Но я и сама такая. Я побила весь хрусталь, все двери стеклянные в квартире. Поранила ногу… Я боялась этой квартиры. Я на стене в кухне писала маме письма, чтобы она заметила: «Мама, я хочу отсюда уехать. Я не могу здесь жить». Но она говорила, что мы не можем.

После того как пациентка с большим трудом смогла наконец более конкретно обозначить свой симптом, она вновь ушла в длительные воспоминания о периоде учебы в школе, в институте, а также — о ее попытках найти постоянную работу. Я не пытался вернуть ее к «симптому», понимая, что ей требуется некоторый период отдыха от прикосновения к этой мучительной для нее теме и бессознательного страха чего-то еще, что за ней скрывается.