Лев Ительсон - Лекции по общей психологии

Как оно получается? По-видимому, сама трансформация представлений вытекает из их собственных внутренних свойств: фрагментарности, схематичности, текучести и т.д. Но здесь важно не это. Важно, что постепенное стирание деталей, выделение определенных частей и переход одного образа в другой могут в итоге приводить к новому отношению между самими представлениями, а также между представлениями и реальностью. Например, затухание, исчезновение некоторых частей образа и выделение в нем только определенных частей объекта приводит к тому, что объект начинает представительствоваться лишь этой его частью. Так возникает образ-символ.

Такой образ практически представляет собой воспроизведение только определенных частей объекта, но представительствует он весь объект. Например, парус у Лермонтова представительствует всю парусную лодку. Образ, употребляемый таким способом, именуется в искусстве синекдохой (что означает «соподразумева-ние»). Аналогично, когда поэт заявляет «многих лиц не нахожу», лицо обозначает здесь человека (по-видимому, знакомого). Или, например, в выражении «двадцать активных штыков» штыки означают солдат, которые непосредственно ведут бой с противником. По-суще-ству, любое описание в художественной литературе представляет собой синекдоху, так как никаким описанием нельзя передать конкретной ситуации во всех ее подробностях.

Второй, рассматривавшийся нами прием конструирования аллегорических представлений — стирание деталей образа, его упрощение — дает образ-схему. Так, например, отвлечение от конкретных деталей, материала, цвета различных круглых предметов дает представление о круге вообще. Это образ-схема.

Но когда этот круг становится символическим обозначением солнца, то такое употребление образа называют в теории искусства метафорой (что означает «перенос»). Например, как отмечает П. Блонский, «только имея в высшей степени неясный и общий до крайности схематический образ подошвы можно было приравнять основание горы к подошве в выражении «подошва горы».

Таким образом, при метафорическом употреблении образ представляет не только себя и не столько себя, сколько объект, имеющий сходное свойство. Например, когда Пукшин пишет: «Пчела из кельи восковой летит заданью полевой», то под кельей понимается улей. Образ кельи обозначает у поэта улей, потому что последний напоминает келью. Но образ «цельи» добавляет к «улью» еще кое-что: представления о\амкнутости, чистом простом образе жизни и т.д.

Метафора может быть развернута в целом детальную картину. Примером может служить вступление к поэме Маяковского «Во весь голос», где поэт уподобляет свою поэзию грозному оружию, а ее виды и художественные средства — различным родам войск.

Метафорически употребляться могут и изображение, и скульптура, и танец, и любые другие выразительные средства. Одним из примеров может служить уже упоминавшаяся Фемида. Другой пример — образ, используемый как символ солнца. У китайцев это был круг, разделенный волнистой полосой на две половины, У индийцев — два крыла с кругом посередине. У древних германцев — крест с расширенными концами. У индейцев — голова орла с клювом и т.д. Здесь особенно отчетливо видна разница в функции образа как изображения предмета и образы как обозначение предмета.

Наконец, текучесть представлений, движение их от одной части объекта к другой, от одного образа к другому открывают возможность для представления объекта через образ какого-нибудь другого объекта, как-то связанного с ним. Такое употребление образа называют метонимией (т.е. «переименованием»).

«Все флаги будут в гости к нам» — образец как раз такого употребления. Метонимией является и когда герой Крылова говорит: «Я три тарелки съел». Понятно, что съел он, разумеется, не три тарелки, а три тарелки ухи.

Все такого рода аллегорические употребления образов называют тропами. Аллегория позволяет образно представлять и самые абстрактные отношения, явления и свойства. Например, аллегория надежды — якорь; аллегория свободы — разорванные цепи; аллегория мира — белый голубь и т.д.

Нетрудно заметить, что здесь мы имеем уже чисто семиотическое отношение «знак — обозначаемое» между самими представлениями. Образ в этом случае изображает не сам себя, а означает какую-то другую вещь, чувства, явления, отношения. Вот эти объекты и явления, чувства и отношения, которые образ не изображает, а обозначает, составляют переносный смысл образа. Они уже не совпадают с его прямым значением, с тем, что образ непосредственно представляет. Например, возьмем упоминавшееся выражение «Все флаги в гости будут к нам». Прямое значение образа «флага» — это предмет, который он представляет. Но смысл этого образа — совсем другие предметы, вида которых он не воспроизводит, а именно — корабли разных наций.

Именно такой смысл называют переносным. Таким образом, возникает поразительный парадокс. Представление может представлять не только то, что оно представляет. Оно может представлять с помощью данного образа что угодно. Лишь бы это «что угодно» было в определенной связи с непосредственным объектом представления. Например, сам флаг — это только флаг. Но образ флага может представлять не только сам флаг, но и обозначать корабли разных наций. Потому что на этих кораблях всегда есть флаг и он обозначает принадлежность корабля к определенной нации. Все это образ флага представляет, но уже не через конкретное воспроизведение вида соответствующей вещи, а по другому — не чувственно, а символически.

В примере с флагом образ вещи, кроме того, что он прямо представляет, означает также другие, но все-таки вещи. Но он может означать и не только конкретные вещи, но, например, чувства (пример, «мечет громы и молнии» как образ гнева), или абстракции (например, разорванные цепи как символ свободы), или отношения (например, прямая линия как образ пропорциональной зависимости) и т.д.

Короче, образ может означать все, что угодно. Это относится даже к таким отвлеченным наукам, как философия. Как отметил Потебня, Платон, например, сравнивал тело с кораблем, а душу — с кормчим. Желая показать противоречивость психики человека, он описывал многоголового зверя, у которого затем головы срастаются в единый образ человека. Три души, живущие в человеческом теле, способны «сражаться и кусать друг друга». По-видимому, эти образы были для Платона чем-то большим, нежели сравнением. Не только у Платона, но и значительно позднее понятие «души» сводилось к наглядным образам, взятым из повседневной действительности: тело —дом, душа — жилец в этом доме; тело — конь, которым управляет^всадник — душа; тело — цитра, душа — музыкант и т.д. ^Роговин). И сегодня мы видим, как наука в наглядных моделях пытается образно воплотить свои самые абстрактные понятия, вроде понятий атома, химического состава, кристаллической структуры, функциональной зависимости и т.д.