Бетти Фридан - Загадка женственности[«The Feminine Mystique»]

Мистификация женственности вылилась у М. Мид в игнорирование огромного невостребованного потенциала и восславление женской половой функции, реализующейся в каждом обществе, но редко оцениваемой в цивилизованных странах столь же высоко, как безграничный созидательный потенциал, реализуемый мужчинами. Логика мистификации потребовала от Маргарет Мид показать нам мир, где женщины в силу одного только факта принадлежности к своему полу и репродуктивной функции удостаиваются равного с мужчинами уважения, словно груди и вагина низводят на женщин благодать, недоступную для мужчин, сколько бы они ни трудились. В таком мире все прочее, что могла бы сделать женщина, по сравнению с зачатием ребенка всего лишь бледный фантом. Женственность выходит за рамки того определения, которое дает ей общество; она становится ценностью, которую общество должно защищать от разрушительных атак цивилизации.

Красноречие Маргарет Мид вселило в сердца многих американок зависть к безмятежной женственности гологрудых самоанок и желание превратиться в томных дикарок, чьи груди не стесняют навязанные цивилизацией бюстгальтеры, а мозги не будоражит худосочное знание, добытое мужчинами, одержимыми идеями прогресса.

«Биологическая «карьера» женщины, — убеждает она нас, — имеет свою высшую точку, значение которой может быть излишне переоценено или, напротив, снижено, что не мешает ей оставаться существеннейшим моментом жизни и для мужчин, и для женщин… Молодая балийка на вопрос: «Тебя зовут И Тева?» — отвечает: «Я Мен Бава» (мать Бавы). Здесь отношение к детородной функции выражено с абсолютной ясностью. Она мать Бавы; может быть, Бава завтра умрет, но она останется матерью Бавы. Если бы ее дитя умерло, не успев получить имени, ее называли бы Мен Белас ин, то есть «мать, потерявшая сына». Так или иначе, рождение ребенка остается в жизни женщины главнейшей и неоспоримой вехой. Поэтому в ответе молодой женщины акцент ставится на ее материнстве. Мальчик сызмальства привыкает к тому, что постоянно должен быть чем-то занят, доказывая, что он именно мальчик, а девочка приучается к тому, чтобы не совершать мальчишеских поступков».

И так идет из века в век, пока кому-нибудь не придет в голову спросить: неужели это все? Появляешься на свет, растешь, беременеешь, рожаешь, ребенок растет; таков порядок вещей во всех культурах — примитивных и цивилизованных, хорошо нам знакомых и известных только неугомонным и дотошным антропологам. Так неужели это все, ради чего родится на свет женщина?

Речь не идет о том, чтобы умалить роль женщины, обусловленную ее биологической природой. Женская биология, «биологическая карьера» женщины неизменны; самоанки с островов Южных морей, наши современницы-американки и женщины каменного века рожали и рожают одинаково. Но меняется наше отношение к природно-биологическому. Объем знаний, интеллектуальный потенциал, накопленный человечеством, заставляют нас усматривать в человеческой жизнедеятельности не только реакцию на физиологические потребности — голод, жажду и сексуальное влечение. Впрочем, даже эти базовые биологические потребности и мужчин, и женщин сегодня совсем не те же самые, что испытывали наши предки в каменном веке или испытывают сегодня аборигены островов Южных морей, ибо сам образ жизни чрезвычайно усложнился.

Разумеется, как антрополог Маргарет Мид отдавала себе в этом отчет. И рядом со славословием биологической миссии женщины у нее соседствуют восторженные строки, посвященные чудесам того мира, где она сможет развить и проявить все свои способности. Однако этот восторг сопровождается опасливыми соображениями, характерными для многих американских ученых. А когда эти опасения сочетаются с чрезмерной оценкой могущества общественной науки не только в качестве толкователя культуры и личности, но и устроителя жизни, ее пафос обращается настоящим крестовым походом против каких бы то ни было перемен в жизни общества. Здесь Маргарет Мид солидаризируется с другими функционалистами, жестко пристегивающими к структуре нашего нынешнего бытия условные культурные дефиниции мужских и женских ролей. Это особенно четко прочитывается в заключительных строках «Мужчины и женщины»: «Выявить у каждого пола слабые места, требующие защиты, — значит не дать обмануть себя поверхностным сходством, имеющим место в период позднего детства, когда мальчики и девочки, преодолевшие первые трудности, связанные с половым созреванием, проявляют горячее желание учиться и способность с равным успехом изучать все предметы… Но всякий раз, когда мы пренебрегаем различием, уязвимостью одного пола, которая уравновешивается силой другого, мы не учитываем их взаимодополнение по отношению друг к другу. Это значит, что мы символически исключаем благотворную чуткость, свойственную женщинам, и напористую активность мужчин, в конечном итоге обрекая тех и других на тусклое существование, лишенное полноты и яркости жизненных проявлений, которые им суждены от природы.

Ни один из даров природы не расцветет там, где есть угроза потерять свое половое качество… И какие бы замечательные программы всестороннего участия мужчин и женщин в цивилизационных процессах мы ни создавали, предлагая им развернуть свои способности в медицине, юриспруденции, образовании, религии, искусстве и науке, выполнить эту задачу будет крайне сложно…

Было бы сомнительным благодеянием для женщин внедрять их в сферы, которые исконно считались мужскими, лишая их тем самым собственной, обусловленной полом, уникальности, либо вытесняя из этих областей мужчин, либо фатально изменяя их традиционные качества… Сущее безумие— игнорировать предупредительные знаки, оповещающие нас о том, что нынешние условия, в которых воспитываются девочки, провоцируя у них интерес к знаниям, являющимся прерогативой мальчиков, чреваты дурными последствиями как для тех, так и для других».

Роль Маргарет Мид как рупора женственности не была бы столь сокрушительной, если бы американки взяли за пример ее собственную жизнь, вместо того чтобы внимать напитанному в ее книгах. Маргарет Мид прожила жизнь, бросив ей дерзкий вызов, прожила ее с достоинством и не особенно педалируя свою природно-биологическую функцию. Она смело отправилась туда, где не ступала нога антрополога, и во многом преумножила наши знания о мире. Она убедительно доказала, что женские способности выходят далеко за пределы, очерченные деторождением; она проложила свою дорогу в «мужском мире», оставаясь при этом женщиной; она сделала в своей области то, что оказалось бы не под силу ни одному мужчине. После стольких веков безусловно мужского владычества ее деятельность могла бы поставить его под вопрос. Борьба за предотвращение взаимоистребления народов в военных конфликтах, лечение болезней, налаживание мирного сосуществования, содействие утверждению новых, более совершенных форм жизни — все это сферы, в которых женщины могли бы соучаствовать, проявляя себя не менее ярко, чем в деторождении.