Александр Секацкий - Прикладная метафизика

В рамках метафармакологического подхода можно с успехом применять и другие понятия: резистентность, иммунитет, передозировка, абстиненция… Можно говорить о составлении микстуры индивидуального воздействия, чем и занимается хороший наставник по отношению к ученику. Наконец, нельзя забывать, что, среди прочих разнородных компонентов, во всякой микстуре содержится та или иная доза истины.

Столкнувшись с употреблением философии как стимулирующего или успокоительного средства, путешественник может вести параллельное исследование. Что, например, происходит с дисциплинарной философией, когда ее применяют для внутреннего использования? Каков здесь уровень стереотипности и каким образом обеспечивается доступ к внутреннему миру индивида?

Исследование в этом направлении больше всего напоминает работу разведчика: узнать (угадать) пароль, пользуясь им пройти через контрольно-пропускные пункты сознания, сфотографировать или хотя бы срисовать «план местности», наконец, отследить присутствие и роль философии, раз уж изучение ее причудливого инобытия является главной целью путешествия вообще.

Извне границы индивидуальности обозначены достаточно четко. Они в основном совпадают с контурами тела, благодаря чему минимальной индивидуальностью обладает уже первый встречный. Поскольку индивидуальность как персона (в отличие от экземплярности вещей) окончательно устанавливается дополнительным вопросом «кто именно?», к телесности жестко прикрепляется имя. Оно зафиксировано в удостоверениях личности вместе с другими важными пометками для быстрой идентификации извне. Точечная идентификация, применяемая для обозначения первых встречных, дополняется ежедневным подтверждением узнавания — эту важнейшую функцию без всякого затруднения для себя осуществляют коллеги, соседи и близкие.

Однако удостоверение (удостоверивание) личности изнутри происходит иначе. Более того, способ, которым Я существует для себя, настолько отличается от внешнего определения индивидуальности, что ощущение собственной непонятости остается неустранимым. Конечно, привычка откликаться на имя и предъявлять удостоверение рано или поздно приобретается (и во многих случаях облегчает задачу бытия в мире), но удивление по поводу того, что все это в очередной раз приняли за чистую монету, не проходит. Причем степень взаимного непонимания здесь даже больше, чем между философией и здравым смыслом.

Например, автобиография, которая определяет непрерывность самотождественности. Изнутри автобиография подвержена изменениям, точка отсчета непрерывности самосознания не фиксирована раз и навсегда. Но автобиографическое единство (даже оно) строго корректируется подтверждаемостью воспоминаний извне: мир почему-то настаивает на том, что я один и тот же — в детстве, на телеэкране, в измененном состоянии сознания… Я-то сам в этом не слишком уверен, но другие не выказывают ни малейших сомнений: это ты. И вот я смотрю на старую фотографию, где стоит мальчик в коротких штанишках, и говорю: это я. Говоря это, я даже не задумываюсь, какое в действительности отношение ко мне имеет этот мальчик. Я просто выполняю всеобщую конвенцию, которая действует по умолчанию, но является еще более эффективной, чем любая форма общественного договора.

Так же обстоит дело и с характером. Классифицируя встречные индивидуальности и стремясь добиться полноты классификации, принято наделять эти объекты характером. Это действительно удобно, мало кто усомнится, что знание характера способствует экономии усилий в горизонте повседневности; непонятно лишь одно: я-то тут при чем? «Обладание характером» не подтверждено изнутри никакой достоверностью, но приходится соглашаться и с этим. Но если уж я признаю в качестве своей принадлежности некий насильственно приписываемый мне характер, то узнать себя в зодиакальном гороскопе проще простого. Знаки Зодиака проникают в сферу самопрезентации еще и потому, что они более вариативны, чем черты характера. Отсюда большая достоверность принадлежности к Львам или Скорпионам, чем к флегматикам или, скажем, астеникам. Свободно проходят через границу и денежные знаки. Будучи универсальными определителями объектов внешнего мира, деньги формируют альтернативный, но весьма внятный алфавит воображения. Язык денег прекрасно работает и в сфере самооценки, различия с внешним оцениванием здесь сводятся в основном к несопоставимости сумм. Иными словами, если наделение меня характером или принудительным биографическим единством можно объяснить лишь полным непониманием со стороны мира моего сокровенного, то выраженная извне денежная стоимость говорит всего лишь о чудовищной недооценке моей индивидуальности. Тут, в принципе, мы могли бы договориться без переводчика — и даже есть люди, которые меня действительно ценят: они, во всяком случае, встречаются значительно чаще, чем те, которые меня понимают.

Знаки Зодиака и денежные знаки, таким образом, являются элементами внутренней философии. С ними легко уживаются метафармакологические заимствования из признанной (дисциплинарной) философии, хотя такие вкрапления вполне могут быть синтезированы и самостоятельно, без обращения к опубликованному опыту мудрости и мудрствования. Субъект, который духовной жаждою томим, нередко слоняется в греческом зале, неудивительно, что именно там и берет его на заметку наш внимательный путешественник, топограф духовных миров, привыкший отслеживать иноприсутствие философии в самых неожиданных контекстах.

Странник-номад замечает, что элементы внутренней философии связаны паролем, отнюдь не совпадающим с языком, на котором принято общаться в соответствующей духовной провинции. И чем дальше он удаляется от компании философствующих соседей, тем больше несовпадений обнаруживает.

Невидимые опоры внутреннего мира, поддерживающие «индивидуальность для себя», напоминают уже встречавшиеся сверхценные идеи, по крайней мере с точки зрения пропасти между их величайшей значимостью изнутри и крайней незначительностью для другого. Существенное различие состоит в том, что эти лелеемые идеи складываются в песенку катающегося внутри Колобка и тщательно скрываются от посторонних. Путешественник может назвать их контрфиксами.

В принципе, человечество прекрасно осведомлено о наличии контрфиксов, чувствительных струнок души, которых лучше не задевать в разговоре. Любое неосторожное касание мучительно. Конечно, вычислить контрфикс крайне сложно («Сыграйте лучше на флейте», — говорит Гамлет), но возможность случайного попадания не исключена. Поэтому в мире рутинного общения принимаются меры чрезвычайной предосторожности, соблюдение этих мер именуют тактичностью и деликатностью, но по существу речь идет об основах самой культуры, о том, что делает человека культурным.