Александр Секацкий - Прикладная метафизика

В доме повешенного не говорят о веревке, с женщиной не говорят о ее возрасте. С евреем, генералом, дезертиром, импотентом — с каждым есть о чем не говорить. При этом запретную зону следует определять на лету, желательно даже не приближаясь к границе (не допуская и невольного намека). В сущности, приемлемый светский разговор — это сухой остаток, образующийся в результате вычитания всего того, о чем нельзя говорить. И наоборот, некультурный человек (какое бы образование он ни получил) есть тот, кто не справляется с действием вычитания и способен в любой момент нарушить конвенцию.

Соблюдаемые предосторожности задают общий фон тактичности, но они отнюдь не гарантируют от случайных (и тем не менее очень болезненных) касаний контрфикса. Возникает нечто вроде паники, похожей на ту, что охватывает туземца архаического племени, когда другому становится известно его тайное имя. Ибо контрфикс — это важнейшая составляющая внутренней формулы Я. Наряду с присутствием сознания собственной уникальной миссии, поддерживающей естественную манию величия и прорывающейся наружу в виде фиксов, единственность Я опирается еще и на маленькую постыдную тайну, на зашифрованную цепочку контрфиксов. Нормальный живой человек живет в мерцающем режиме абсолютного перепада полярностей: от предопределенности к спасению и персональной избранности до ощущения себя чудовищем, которому не место среди людей.

Оба полюса не только равноответственны за уникальность Я, но по-своему одинаково дороги индивиду. Всякое подтверждение чрезвычайной особой миссии, безусловно, вдохновляет — поиск подобных подтверждений идет безостановочно и, по мнению Макса Вебера, лежит в основе духовной формулы предпринимательства. Культура лести, органическая составляющая любой культуры, строится на учете данного обстоятельства, и стратегия всегда успешно срабатывает, несмотря на ее, казалось бы, полную прозрачность для мира. Признанности фикса время от времени удается добиться даже простому смертному — что уж говорить о сильных мира сего. А вот доступ к контрфиксу, приоткрывание маленькой постыдной тайны в особом режиме, не разрушающем одновременную признанность миссии, — награда весьма редкая и относящаяся к категории сладчайшего.

Здесь уместно вспомнить героя романа Апдайка «Кентавр», мучительно переживавшего свой псориаз и столь же мучительно желавшего, чтобы его полюбили именно за эти переживания…

Впрочем, не всякий путешественник отважится на тщательное обследование островков внутренней философии. Затраты времени слишком велики, и перемещаться вдоль изрезанного побережья приходится на хрупкой лодочке — тут нужен своеобразный вкус, если угодно, особое устройство органа любознательности. Удовлетворить общее любопытство, жажду новых впечатлений можно довольно быстро. Скоро становится ясно, что к ларчику внутреннего мира в принципе имеется философский ключик. Далее выясняется, что заготовку для такого ключика раздобыть легко, а вот проделать филигранную работу индивидуальной подгонки, наоборот, чрезвычайно трудно.

Типовые образцы заготовок можно приобрести на основе знакомства с метафармакологией и общими правилами предосторожности. Рычаг отмычки складывается из правильных умолчаний и умения не замечать встречной бестактности. Подгонка «бородки» уже требует разведки контрфиксов, и быстрое попадание дает шанс бесшумного взлома внутреннего мира. В качестве примера сошлюсь на сообщение моего приятеля Владимира Юмангулова, неутомимого покорителя женских сердец:

«У этой Лили я скоро нашел струнку, на которой очень даже неплохо сыграл. Ножки у нее вообще-то были стройными, но, между нами говоря, волосатыми. Этим-то я и воспользовался: стал убеждать ее, что мужчины, на самом деле, испытывают тайную страсть к едва заметным женским усикам и волосикам на ногах. Во всяком случае, это именно то, что в моем вкусе. Я никогда не уставал напоминать ей об этом: какой чудный пушок… персик… эротичная шерстка… Ну вот, так я овладел ее сердцем, и не только сердцем. И все у нас получилось».

Примерно так открывается персональный ларчик. Разумеется, чтобы нащупать слабое звено, никакой сверхсообразительности в данном случае не требовалось, не требовалось здесь и какой-то особой философской умудренности. Мастерство притворщика состояло здесь совсем в другом — в том, чтобы перевести слабинку из режима умолчания (фонового режима приемлемости, отличающего культурных, «чутких» людей) в особый режим легитимации контр-фикса. Или, иными словами, сделать из говна конфетку.

Искусство обольщения, связанное с безопасным (щадящим) приближением к сфере маленьких постыдных тайн, трудно назвать эксклюзивным. Оно формируется спонтанно по мере приобретения так называемого «жизненного опыта» и в качестве стратегии соблазнения чаще и эффективнее применяется как раз женщинами. Дисциплинарная философия лишь сокращает время, необходимое для ориентирования в акватории внутренней философии. И все же работу в режиме легитимации контрфикса легкой не назовешь. Как правило, дело ограничивается приблизительной подгонкой заготовки. Изготовление собственно магического ключа, бесшумно входящего в скважину, остается на долю одиноких любителей (преимущественно любителей отнюдь не замочной скважины).

В сущности, для исследователя сфер иноприсутствия философии универсальной отмычки вполне достаточно. Эта приблизительная отмычка не откроет ларчик внутреннего мира как на блюдечке, но даст представление о том, как ларчик открывается. Если универсальную заготовку слегка повернуть в сквозном проеме крепостных ворот, раздастся приятная музыка персональной благосклонности. Это достойный трофей — пусть он займет место рядом с другими. Рядом с коллекцией фиксов, рядом с полезными приятельскими связями, обретенными в компании философствующих соседей. Рядом с дипломом «истинного интеллигента», полученным в греческом зале и висящим над кроватью. Впереди еще ждут новые провинции преломленной философии.

Впрочем, есть смысл немного задержаться в зоне контактов первой степени. Номадическое любопытство не угасает здесь по мере его удовлетворения, как это происходило на протяжении всей дистанции пути. Шанс обладания индивидуальным ключиком сам по себе заманчив; он обеспечивает доступ к трепетной душе Другого и ко всему тому, что к ней прилагается. Проблема в том, что синтез пароля, являющийся квинтэссенцией высокого притворства, не просто требует времени: время успешной имитации здесь впервые сопоставимо со временем собственно познания. Возникает дилемма: или пуд соли съесть, или уйти не солоно хлебавши. Дилемму, конечно, можно обойти на высоких номадических скоростях, но все равно мало не покажется.