Александр Секацкий - Прикладная метафизика

В мире летучих мышей услышать что-либо мог бы только сам исполнитель, но даже он не смог бы услышать «музыки» из-за непредсказуемо меняющейся клавиатуры инструмента. Но аналог искусства для разумных рукокрылых возможен — это эротические «образы». Трансляция соблазна в ультразвуковом диапазоне обладает некоторой устойчивой длительностью и непрерывностью, что и делает эротику единственным жанром гипотетического искусства, причем жанром музыкальным.

Точно так же кажущаяся непрерывность мироздания объясняется и в буддизме. См., например: Розенберг О. О. Проблемы буддистской философии. Пг., 1918.

См.: Платон. Государство. Книга X.

The Source Sook on medieval chinecse Philosophy. V. 2. Princeton, 1982. P. 114–115.

Данное обстоятельство признает и такой энтузиаст паноптической метафоры, как Морис Мерло-Понти. См.: Мерло-Понти М. «Око и дух». М., 1995. Подробный анализ проблемы содержится в книге Jay М. Downcast Eyes. Berkley, 1993. См. также: Willimen P. Look and frictions. Bloomington, 1994.

Как тут не вспомнить предостережение-пожелание Мераба Мамардашвили в адрес инстанции ratio, состоящее в том, чтобы «преодолеть манию наглядности» (Мамардашвили М. К. Классический и неклассический идеал рациональности. Тб., 1984.). Увы, мудрый совет не исполнен и по сегодняшний день.

Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. М., 1980. С. 24–25.

Этот удивительный термин Эмпедокла как раз и является визуальным коррелятом гетерофонии. Подобную изощренность часто приходится проявлять «человеку немузыкальному», склонному мыслить и воображать в пределах паноптической метафоры. Вынужденные ограничения мобилизуют изобретательность, порождая порой такие шедевры, как «крутоногонерасчленнорукость», но в целом они сдерживают внутреннюю скорость понимания-постижения.

Практически все последующие попытки государственного вмешательства в музыкальное творчество (включая репрессивные меры Сталина и Жданова и строгие ограничения, введенные в фундаменталистском Иране режимом Хомейни) не имеют отношения к озабоченности Платона; речь идет о разногласиях внутри гетерофонии, вызванных посторонними для Музыки причинами.

См. подробнее: Секацкий А. К. Онтология лжи. СПб., 2000.

Уже упоминавшиеся лакуны в сфере ультразвука и эхолокации тоже, разумеется, вносят свою лепту в ограниченность восприятия «человека немузыкального». Не то чтобы человечество испытывало «сенсорный голод» — оно скорее перекормлено, но перекормлено крайне однообразными продуктами с ничтожным содержанием сверхчувственной истины…

По мнению Нанси и Лаку-Лабарта, Вагнер был последним, кто пытался осознанно восстановить права вещей музыки. Тем не менее и многим композиторам XX столетия была близка идея звучащей музыки как ироеции из автономных сфер неслышимого. Другое дело — область локализации источника зова, она могла быть размещена и там, откуда доносится «музыка гибели».

Идея несопоставимости, неконвертируемости внешних и внутренних оценок подробно анализируется во многих работах М. М. Бахтина.

См.: Секацкий А. К. Декарт в системе координат европейской метафизики // «Метафизические исследования». Вып. XIV. СПб., 2000. С. 24–45.

Витгенштейн Л. Философские работы. Т. 1. М., 1994. С. 527.

Там же, с. 528–529.

Там же, с. 531

Подробнее см.: Секацкий А. К. Простой мотив // «Вестник психоанализа». СПб., 2002. № 2. С. 125–131.

Пылькин А. Феноменология события // «Vita cogitans». СПб., 2002. № 1.С. 115–116.

Абсолютное преобладание паноптической метафоры подтверждается, в частности, и тем, что очевидность никак не заменить какой-нибудь ухослышностью. Никакая утопия еще не описала мир, в котором статус расслышанности был бы равен статусу очевидности.

Очень даже может быть, что многие виды специфической одаренности (в особенности такое явление, как вундеркинд) обязаны своим существованием простому «недосмотру», тому обстоятельству, что блокировка почему-то «не сработала». Или сработала с опозданием.