Люк Райнхарт - ДайсМен или человек жребия

[С этого места мы начинаем дословный отчет (гост. ХДжВ за валун.: 17.4.71.7.22.-7.39).]

— [Голос Випла] Рано или поздно мы просто обязаны увеличить свой доход. Вы что, ребята, не понимаете, что другие фирмы по всей стране заколачивают невероятные деньги на футболках для дайс - мальчиков и дайс - девочек , теннисках, запонках, ожерельях, зажимах для галстуков, браслетах, бикини, сережках, булавках для подгузников, бисере любви [167] Бусы из бисера у хиппи, символ любви и мира. и конфетах в форме зеленых кубиков? Что производители игральных кубиков увеличили свои продажи в прошлом году в четыре раза?

— Конечно, — сказал Джейк Экштейн. — Где-то год назад я купил сотню акций «Горячих Игрушек Ко., Инк.» по 21/4 и как раз вчера продал их по 68 1/2.

— А мы? — воскликнул Випл. — Другие игры с кубиками продаются вчетверо дороже, чем мы взимаем за наши, при том что, по вашим же словам, они не имеют абсолютно никакого отношения к сути дайс - жизни и приносят миллионы, а мы продаем свои игры ниже себестоимости. Все бары и дискотеки по пять долларов за вход рекламируют девочек, которые делают случайный стриптиз случайным образом, в то время как Содом и Гоморра наших Дайс - Центров практически бесплатны. На кубиках зарабатывают все, кроме нас!

— Тем-то кубики и круты, — сказал Экштейн.

— Мы всё время предлагаем Жребию варианты, которые извлекли бы для нас какую-то прибыль, но Он всё время их отвергает, — сказала миссис Райнхарт.

— Но я не могу дальше покрывать эти убытки.

— Никто тебя и не просит.

— Но Жребий мне всё время велит это делать!

[Смех Экштейна и миссис Райнхарт.]

— Пока что мы единственная религия в мировой истории, которая теряет деньги, — сказал Экштейн. — Не знаю почему, но мне это приятно.

— Послушайте, X. Дж., — сказала миссис Райнхарт. — Деньги, власть. Футболки для мальчиков, бисер любви в виде зеленых кубиков, церковь Жребия — всё, что люди делают с игральными кубиками, — всё это к делу не относится. Дайс - жизнь — это лишь наша игра, цель которой — продвижение множественных игр, наш театр, цель которого — продвижение множественного театра. Прибыль в наши задачи не входит.

— Не строй из себя святую, Лил, — сказал Экштейн. — Если уж мы начинаем гордиться нашей затеей, я за то, чтоб попытаться ограбить публику.

— Говорю вам, нам нужно что-то делать с этой историей с Налоговым управлением, или с меня хватит, — сказал Випл. — Мы должны нанять лучших адвокатов страны, чтобы бороться с этим постановлением, — вплоть до Верховного суда, если понадобится.

— Это выброшенные деньги, X. Дж.

— И всё же, — сказал а миссис Рай нхарт. — Обсуждение этих вопросов в судах могло бы иметь образовательное значение. «Что есть религия?» «Что есть терапия?» «Что есть образование?» Я совершенно уверена, что могла бы выступить настолько убедительно, что у Налогового управления едва нашлись бы ответы.

— Я предлагаю нанять тебя для обжалования решения Налогового управления США, — сказал Экштейн.

— Нам нужно, чтобы адвокаты выиграли нам все деньги, которые возможно выиграть, — сказал Випл.

— Нам нужен дайс - адвокат , — сказал Экштейн. — Никто кроме него знать не будет, что он пытается защищать.

— Люди Жребия ненадежны, — сказал Випл.

[Опять смех, в котором можно расслышать и нервный хохот Випла. Слышен звонок домофона, и Випл, видимо, выходит из комнаты, чтобы ответить.]

— Надеюсь, Люк в порядке, — сказала миссис Райнхарт.

— Ничто не может причинить Люку вреда, — сказал Экштейн.

— М-м-м-м-м-м.

— О чем ты консультируешься со Жребием ? — спросил Экштейн.

— Я только хотела узнать, как мне реагировать на известие о его смерти.

— И что сказал Жребий ?

— Он сказал: радуйся.

Программа получилась интересной, с серьезными разговорами, активными действиями и вовлечением публики: глубокая драматизация отдельных ключевых вопросов нашего времени. Спонсору будет приятно.

Вот о чем я не думал, когда задыхался, хватал воздух ртом и, шатаясь, выбирался через дверь напротив аппаратной — туже, через которую Эрик вытащил тело Артуро. В коридоре я в первый раз за пятнадцать минут попробовал снова дышать, но глазам, носу и горлу по-прежнему казалось, что они заняты поддержанием костров, с которых глаз нельзя спускать ни на минуту. Эрик согнулся над Артуро, но когда я опустился рядом с ним на колени, чтобы осмотреть рану, увидел, что Артуро мертв.

— На крышу, — тихо сказал Эрик, поднимаясь. Из его темных глаз текли слезы, и, казалось, он меня не видел. Я заколебался, глянул на кубик и увидел, что не могу следовать за ним, а должен искать собственный путь. С улицы доносился вой сирен.

— Я иду вниз, — сказал я.

Он дрожал и, казалось, пытался сфокусировать взгляд на мне.

— Что ж, продолжайте играть в ваши игры, — сказал он. — Очень жаль, что вас не заботит выигрыш. — Его снова затрясло. — Если захотите меня найти, звоните Питеру Томасу, Бруклин-Хайтс.

— Ладно, — сказал я.

— Без поцелуя на прощанье? — спросил он и поспешил через вестибюль к пожарному выходу.

Когда он начал открывать окно в конце вестибюля, я опустился на колени рядом с Артуро, чтобы в последний раз проверить пульс. Рядом со мной открылась дверь, в коридор гротескно впрыгнул полицейский с искаженным лицом и сделал три выстрела через вестибюль; Эрик ринулся через окно и вверх по пожарной лестнице.

— Не убий! — воскликнул я, неуклюже поднимаясь. В дверях появился другой полицейский, оба уставились на меня, а потом первый осторожно двинулся по вестибюлю за Эриком.

— Кто вы? — спросил оставшийся полицейский.

— Я отец Форме из Святой Странствующей католической церкви. — Я вытащил аннулированную карточку Американской ассоциации практикующих психиатров и помахал ею.

— Где ваш воротничок? — спросил он.

— У меня в кармане, — ответил я и с достоинством достал белый церковный воротничок, который принес с собой на программу, но Жребий в последний момент запретил мне его надевать. Я начал прикреплять его поверх своей черной водолазки.

— Ладно, отец, выбирайтесь отсюда, — сказал он.

— Будь благословен, я полагаю. — Нервничая, я прошел мимо него обратно в полную дыма студию и тяжелым галопом добежал, не дыша, до главного выхода. Спотыкаясь, я дошел до лестничного колодца и начал, шатаясь, спускаться. По обе стороны первого пролета сидели на корточках еще двое полицейских с пистолетами наготове; третий держал трех здоровенных полицейских собак, они злобно лаяли, пока я приближался. Я перекрестил их и прошел мимо к следующему пролету.