Абрам Фет - Введение в психологию

Так возник сценарий, по которому была разыграна французская революция. Это было столь же смешно, как идеи о воздухоплавании, стоившие жизни Икару. И очень скоро нашлись охотники смеяться, твердо стоявшие обеими ногами на исторической почве. За революцией последовала реакция. Реакционные мыслители, прежде всего Карлейль и Тэн, объяснили публике, почему все это не могло и никогда не может удаться. Мы изложим точку зрения консервативной реакции на языке нашего времени, как мы изложили выше аргументацию Просвещения. Консерваторы подчеркивают сложность человека. Точнее, они отрицают, что программа обработки выходных данных, именуемая человеком, задана раз навсегда; мало учитывать условия среды, поскольку и сами реакции человека на изменения среды не постоянны. С точки зрения консерваторов, от среды зависит и сама программа: человек есть существо историческое . Далее, особенно подчеркивается устойчивость основной информации, вводимой в начале эксплуатации машины, т.е. воспитания в сложившихся исторических условиях. Добавочная информация, получаемая впоследствии, не может изменить основных, уже сформировавшихся структур в этой программе, или меняет их очень мало. Таким образом, подчеркивается иерархическое устройство программы , с системой приоритетов, зависящих от времени (а также способа) введения данных. Наконец, предполагается, что машина снабжена механизмом случайного выбора; это значит, что все предыдущее еще не определяет поведения человека, а лишь делает его вероятным; поведение человека спонтанно .

Мы изложили консервативный образ мыслей не слишком серьезно, но зато с научной строгостью, о которой эти люди не могли и мечтать. Забавнее всего то, что консерваторы тоже пытались опереться на науку своего времени; от рационализма они апеллировали к опыту; вместо механики они вдохновлялись биологией, охотно ссылаясь на Дарвина, и все это очень смешно. Нет надобности воспроизводить все эти наукообразности столетней давности [Кто хочет убедиться, как закономерно возникают наукообразные химеры, может обратиться к Тэну (не к «Истории революции», а к «Истории искусства»)]; мы выделили в них то, что в них было серьезно и заслуживает внимания.

Девятнадцатый век, начавшийся с консервативной критики рационализма, становится эпохой эмпиризма. Но эмпиризм в естествознании и в истории лишь поверхностно задевает психологию. Усвоив, что человек сложен, психологи довольствуются немногим: они исследуют то, что в человеке просто. Возникает наука о простейших реакциях человека, типичным достижением которой является закон Вебера-Фехнера: «сила ощущения» пропорциональна логарифму мощности воспринятого сигнала. Эта наука – психология реакций – сама по себе, разумеется, полезна; она помогает тренировать шоферов и летчиков, уменьшает ошибки диспетчеров, предохраняет от грубых оплошностей в организации физического труда. Но беда в том, что это, собственно, не психология человека . В самом деле, чем отличается такая «психология человека» от «психологии высших животных»? Вряд ли можно серьезно говорить о качественном различии на этом уровне исследования. Единственный человеческий элемент в такой психологии – это использование информации, сообщаемой подопытным субъектом: человек, в отличие от животного, может рассказать о своих ощущениях. Но это различие – опять-таки, на уровне психологии реакций – не принципиально. Можно регистрировать ощущения, их интенсивность и динамику, например, по выделению адреналина. Ясно, «что психология реакций» не является специальной психологией человека; это психология животных, в которой человек выделяется лишь значениями изучаемых параметров. Даже в качестве психологии животных эта наука довольно поверхностна, в сравнении с тем, что объясняет нам этология.

Таким образом, почти до конца девятнадцатого века психологии человека, в серьезном смысле этого слова, еще нет. Рационалистическое объяснение человека разрушено «консервативной» критикой, но эта критика не конструктивна: она лишь подчеркивает сложность человека с позиций здравого смысла. Эмпиризм эпохи вызывает в психологии лишь поверхностные исследования, робко цепляющиеся за эксперименты «лабораторного» типа.

Как всегда в таких случаях, недостающее научное знание восполняется «донаучным». Мы можем оставить здесь в стороне Шопенгауэра, единственный интерес которого состоит в «консервативном» обличении рационализма (не с эмпирических позиций, а с точки зрения опошленной индийской философии). Несравненно более важный мыслитель, которого (при всем его «донаучном» стиле мышления) никак нельзя обойти, – это Ницше. Но к Ницше мы вернемся в дальнейшем. Даже в самом кратком обзоре психологии ему должна быть отведена отдельная глава.

Важнейшее открытие Фрейда, лежащее в основе всех остальных и положившее начало научной психологии человека, – это открытие подсознания. Что такое подсознание и как можно объективно его обнаружить?

Условимся называть сознательной ту деятельность человеческой психики, которая регистрируется и, при желании, запоминается подопытным субъектом. Человек запоминает, в отдельных случаях, довольно длинные цепи собственных представлений или умозаключений. Рассмотрим два крайних примера, относящихся к наиболее «противоположным» системам психической деятельности. Пожалуй простейшим примером психической деятельности человека может служить простое вспоминание последовательных восприятий, в хронологическом порядке их следования. На первый взгляд, здесь сознательно воспроизводится ряд картин, образующих нечто вроде документального фильма; если при этом получаются пробелы и искажения, то хотелось бы объяснить их «техническими» причинами – недостатками восприятия или памяти. Но в действительности последовательность воспоминаний мало напоминает документальную ленту, даже с пробелами и испорченными кадрами. Эпизоды чередуются прихотливо, все время сбиваясь с хронологического порядка, иногда возвращаются и, более того, перемежаются кадрами из других фильмов! Нетрудно убедиться, что никакое сознательное усилие не способно сдержать этот процесс и ввести воспоминание в «прямолинейную» колею. Напротив, чем большие усилия Вы прилагаете, тем хуже результат. Последовательность воспоминаний явно напоминает не документальный, а художественный фильм. (Мы пользуемся этим сравнением лишь для наглядности, сопоставляя более сложное с более простым; в действительности художественные фильмы в упрощенной форме имитируют «поток сознания» человека). «Монтаж» явно не случаен, и нередко в расположении эпизодов можно подметить некоторые тенденции; здесь налицо психическая деятельность, не фиксируемая сознанием.