Гельмут Фигдор - Беды развода и пути их преодоления. В помощь родителям и консультантам по вопросам воспитания.

Потенциальные трудности партнерства не ограничиваются непосредственной областью сексуальных отношений. Проблемы самооценки и неумение обращаться с агрессивностью, как и зависимость самооценки от постоянного ее подтверждения извне, особенно в отношениях с любимыми людьми, тоже играют свою роль. Если такая потребность выражена достаточно сильно, это может лечь большой нагрузкой на партнера, чьи собственные «нарциссические» потребности в этом случае остаются «за бортом». Нарциссические же обиды ведут не только к неудовлетворенности, но и к агрессивности, чем и завершается фатальный круговорот: если обоюдная агрессивность подавляется – что, в общем, редко может длиться достаточно долго, – супруги постепенно отдаляются друг от друга; если же она выражается в открытых конфликтах, то в бывшем «разведенном» ребенке вновь оживают прошлые чувства вины и страха. Более того, каждая ссора оставляет за собой новую нарциссическую рану, а «победа» над партнером становится источником самоутверждения.

В своем долгосрочном исследовании Валлерштейн [57]сделала интересное открытие: молодые люди, которые в детстве пережили развод родителей, гораздо выше оценивают значение длительных отношений, чем их сверстники, за плечами которых нет опыта развода, несмотря на то что они гораздо пессимистичнее смотрят вообще на возможность таких отношений. Это указывает на то, что процесс идентификации с родителями не только играет значительную роль в нашей самооценке, он определяет также, в каком именно свете видим мы себя. Опыт, который мы приобрели с нашими родителями, несет ответственность также за внутреннюю модель отношений между мужчиной и женщиной, которую мы себе создаем. Как бы ни выглядела эта модель в подробностях, но конечное заключение: «Все равно ничего хорошего из этого не получится, и в конце концов они все равно разойдутся!» сидит глубоко в душе каждого «разведенного» ребенка. В ходе психоаналитического лечения мне нередко приходилось видеть, насколько неразрывны между собой тоска по надежным и тесным любовным отношениям и неверие в их возможность. То есть не простое опасение, а, скорее, полная уверенность, основанная на собственном опыте: эти молодые люди постоянно ожидают повторения своей детской травмы. А ожидание заставляет искать защиту. Один вариант защиты заключается в том, чтобы не допустить вообще никаких интенсивных отношений и удовлетворяться поверхностными связями, которые нетрудно было бы оборвать. Но тогда этой «гарантии» избежания боли разлуки приносится в жертву самое заветное жизненное желание. Другая возможность состоит в том, чтобы во избежание опасности (снова) оказаться покинутым, покинуть самому. Люди, в свое время травмированные разводом родителей, – сознательно или бессознательно – постоянно остаются «начеку». Стремление «уйти, пока не поздно» имеет последствием то, что в кризисных ситуациях, а кризисы неизбежны во всех любовных отношениях, они слишком поспешно ставят точку. Вместо того чтобы сказать: «Мы еще посмотрим, что можно предпринять», они в любом кризисе видят лишь ужасное доказательство своих пессимистических ожиданий и переживают любое, может быть, вовсе и не такое уж серьезное, нарушение гармонии как конец всяческих отношений.

Но не только этот генеральный «предварительный» пессимизм по отношению к принципиальной возможности счастливых гетеросексуальных отношений ведет к ожиданию снова оказаться покинутым. Большую роль играет то обстоятельство, что именно любовный партнер представляет собой наиболее подходящий объект для переноса [58]. Да и как может основное переживание, причиненное отцом («Он покинул меня и предал»), не оказаться перенесенным на будущего любовного партнера, особенно со стороны женщины? Наиболее частый образец переноса у мужчин (конечно, бессознательный) заключается в том, что они склонны в любой женщине видеть властную мать [59].

Эти и другие образцы переносов не только нарушают уже состоявшиеся отношения, они влияют на сам выбор партнера. Несмотря на то, что сознательное представление о желательном партнере, как у мужчин, так и у женщин, скорее всего, противоположно личности матери или отца, «выбирают» они как раз тех, кто совсем не соответствует этому рисуемому себе идеальному образу. И чаще всего виною становится эротическое притяжение, которое не «интересуется» сознательным идеальным образом и возникает совсем не там, где хотелось бы. «Именно о таком мужчине я мечтала. Но я не люблю его!» – как часто приходилось мне слышать такие высказывания женщин о добрых, не агрессивных, заботливых и чувствительных мужчинах. Или то же самое – от мужчин в отношении женщин, которые способны любить, восхищаться, баловать мужчину и признавать его авторитет и т. д. И как часто приходится мне слышать нечто в этом роде: «Я знаю, это ужасно, но я ничего не могу поделать, я просто не могу без него (без нее)!».

На супружество переносятся не только детские образцы отношения к объектам, но и идентификации. Для мальчиков (частичная) потеря отца означает также и потерю важнейшего объекта идентификации; конечно, это не означает, что маленький мальчик станет теперь однозначно идентифицировать себя лишь с матерью. Идентификация с отцом может сохраниться или даже – в качестве замены реальных отношений – усилиться. Но идентификация с отсутствующим отцом имеет мало общего с реальностью, она остается, скорее, голым представлением, из которого рождается позитивная или негативная идеализация. Обе формы подготавливают путь несчастливой жизни: потому ли, что такие мужчины бессознательно сами постоянно подтверждают свою мнимую неполноценность или они на протяжении всей жизни стремятся достигнуть какого-то нереального идеала. Легко можно представить себе разрушительное воздействие всего этого на построение любых отношений, в том числе на любовную жизнь. Порой идентификация происходит с тем отцом, о котором он еще помнит: с мужем, который не в состоянии был удовлетворить запросы матери и поэтому был изгнан; или с агрессором, который безжалостно бросил жену и детей.

Девочкам, кажется, в этом отношении повезло больше, поскольку у них сохраняется первичный объект идентификации. Более того, в результате развода мать получает объективно возросшую власть и девочка из своей идентификации с ее силой может извлечь некоторую пользу, вплоть до компенсации, в какой-то степени, доли обиды по поводу того, что ее покинул отец. Но это лишь на первый взгляд. Если есть возможность проанализировать образцы отношений у женщин, то нередко можно столкнуться, собственно, с теми же процессами идентификации, что и у мальчиков (или мужчин): они идентифицируют себя с «доразводной» матерью, то есть с сильной и агрессивной матерью, которой отец никогда не мог угодить, или с матерью, которая целиком подчинялась отцу, позволяла себя использовать и, тем не менее, никогда не в состоянии была удовлетворить его запросы. Иными словами, одни женщины не дают спуску своим мужьям, а другие, наоборот, целиком подчиняются им, что ведет к тому, что девочки бессознательно повторяют отношения своих родителей. Как бы болезненны ни были эти сознательные переживания, они проявляют тенденцию бессознательно оживлять в партнере некогда потерянного отца.