Гельмут Фигдор - Беды развода и пути их преодоления. В помощь родителям и консультантам по вопросам воспитания.

Можно ли этого избежать? Конечно, воспитательница не может так сразу занять место психотерапевта или адвоката только потому, что эта мать, этот отец или этот ребенок испытали к ней доверие! Но она может так долго и заинтересованно выслушивать собеседника, пока предварительное доверие не разовьется в действительное доверие, то есть пока не завяжутся определенные отношения, которые позволят дать совет, а точнее, пока человек не будет в состоянии этот совет принять. И если тогда такая «доверенная» персона предложит обратиться в консультационный пункт, к адвокату и тому подобное и если она еще скажет, что поговорит с господином (госпожой) Икс и нужно будет лишь позвонить, то шансы, что человек получит именно ту помощь, в которой так нуждается, возрастут.

Но для этого следует учесть три обстоятельства.

1. Следует начать с широкой пропаганды (путем работы с группами) существующих возможностей для того, чтобы и в непрофессиональных кругах знали о таких возможностях и чтобы имеющиеся шансы вообще могли осуществиться.

2. Должны существовать возможности консультации, супервизий и повышения квалификации.

3. Необходимы коммуникативные системы, которые позволили бы установить соответствующие личные контакты для тех, кто ищет помощи. Многообещающей моделью являются интердисциплинарные центры, а также локальные рабочие круги, которые могут сделать возможным не только выполнение данного задания, но и совместную деятельность представителей различных профессий или разных форм консультаций в работе над одним случаем.

Насколько мне известно, в Германии существуют – и это с недавнего времени – единичные организации, которые пытаются работать в данном направлении [152]и которые могут составить ядро такой «сети». Но этого недостаточно. Прежде всего следует обратить особое внимание на привлечение к данной работе так называемых «околопрофессиональных» кругов. Работа такой сети может в большой степени облегчить действенность профессиональной помощи в широком масштабе.

Мать Саши обратилась ко мне по следующему поводу. Ее восьмилетний сын страдал энурезисом. Результаты его обследования в психотерапевтической амбулатории показали, что ребенку необходим курс аналитической психотерапии. Ночное недержание мочи началось у мальчика примерно год назад, когда Саша с мамой и старшей (на 3 года) сестрой Сузи переселились из Зальцбурга в Вену, к маминому новому другу Петеру. Годом раньше их родители развелись. Мать рассказала, что дети поддерживают регулярные отношения с отцом, но, конечно, в Зальцбурге они встречались чаще. Теперь они ездят поездом в Зальцбург и проводят там каждые вторые выходные.

Как анамнез, так и тестовое обследование показали, что Сашино ночное недержание – это не реакция на переживание, а посттравматический невротический симптом. Я согласился с индикацией терапии и после трехмесячной подготовительной работы с матерью осенью начал работать с ребенком. Встречались мы дважды в неделю.

Саша оказался милым, умным мальчиком с незаурядным талантом к языку. Он был рад терапии, потому что ему и самому уже порядком надоело его ночное «рыболовство». Кроме того, знакомство с человеком, с которым он мог откровенно говорить обо всех своих проблемах, он рассматривал как большую привилегию.

Но вот о проблемах-то он как раз говорить и не желал, утверждая, что у него все в порядке, что мама любит его, Петер – ее новый спутник жизни, и он хороший, с сестрой у них тоже нормальные отношения. В свое время развод причинил Саше большую боль, но он давно понял, что это так или иначе было к лучшему, потому что родители уже «просто не могли больше вместе». Он любил играть со мной в шахматы или микадо и никогда не раздражался, если проигрывал – «Ну и что, это всего лишь игра!». На каждую мою терапевтическую попытку завязать определенный разговор, отвечал рациональными ответами или интеллектуализированной саморефлексией. Его совершенно невозможно было привлечь к симбиотическим формам терапии (ролевые игры, рисование).

Сашино бессознательное сопротивление никак не портило атмосферы сеттингов: он приходил ко мне всегда с большим желанием. Продолжалось это во всяком случае лишь до определенного момента, а именно до апреля, примерно через четверть года после начала терапии. Мне вдруг позвонила мать и сообщила, что Саша не хочет больше ходить ко мне. Мы встретились втроем, и он объяснил свое решение тем, что, очевидно, терапия все равно ничего не дает – он все еще мочится в постель, а, кроме того, она отнимает у него драгоценное свободное время. Я спросил, что думает по этому поводу мать. Она, благодаря нашим предыдущим беседам, в общем, была подготовлена к подобному повороту и, будучи осведомленной о том, что речь здесь идет о Сашином бессознательном Я, которому «необходимо» удержать все то, что в него вытеснено, в какой-то степени рассчитывала на вероятность подобного сопротивления. Поэтому мать и настаивала на продолжении терапии. Тут Саша впервые потерял самообладание, он не просто кричал – он выл, и покинул мой кабинет, в ярости хлопнув дверью.

В последующие встречи он явно испытывал нехорошее чувство из-за своего приступа и мое объяснение, касающееся того, что ярость его уже давно была, собственно, здесь, но только он хорошо ее «прятал», принял с большим облегчением. Так я начал объяснять ему функции бессознательного. Я сказал, что все мы далеко не так благоразумны и умны, как кажется, что в каждом из нас сидит тот ребенок, каким каждый из нас был когда-то давно. И в нем тоже прячется маленький, может быть, четырехлетний Саша, который далеко не так благоразумен, как знакомый нам восьмилетний, он многого еще не знает, многого боится и обижается на то, на что восьмилетний никогда бы не обиделся. Поэтому он – как совсем маленький ребенок – по ночам мочится в постель.

Этим объяснением я помог ему облечь в слова не только его иррациональные мысли и чувства, но также и его симптом, что сняло у него чувство стыда перед собой и передо мной. Ведь сейчас речь шла не о нем, большом и разумном Саше, а о маленьком и глупом Саше, Саше, который действовал исподтишка. Я сказал ему, что мы сможем лишь тогда образумить этого малыша, когда дадим ему возможность сказать, что им движет. Учитывая Сашину любовь к играм и его необыкновенный талант к языку, я предложил написать роман о маленьком Саше. Он зажегся! Тогда мы подумали, как назвать это его новое – старое – эго. «Симон, – сказал Саша. – Симон – это мое второе имя. А как твое второе имя?» – «Вальтер», – ответил я. «Хорошо! – заключил Саша, – тогда мы напишем историю о Симоне, а тебя мы назовем Вальтером».