StEll Ir - Сонадариум. Полёт Ли

И аж ухи прижали к спине.

- Кракадил!!!

- Дяденька! Милый! И хвостик у тебя пушистый и красивый самый на свете, скажи – кто?

- Ну и ладно, скажу. Это – сло́ны!

- Ох ты! Прямо с хоботой?

- Не! У этих от хоботов думка одна. Потому что задумчивые. Ни к чему хобот им, когда мысль без того к земле тянет. И за это зовут их ло́шадями.

- Честно так?

- Не бывает честней!

Разместились насилу приладились. Стали жить. Час живут, два живут, стала ночь. Ночь темна, сразу всё перепуталось. Кто актёр, кто хитёр, кто без умысла – не понять больше всем…

- Извините, а где режиссёр?

- Извиняю. Я к вашим услугам, сир!

- Вы? Простите, но… Да и я не король…

- Вы уверены? Впрочем да. Это видно из вашего правого кармана.

- Из кармана? Простите, но где же вы?

- Он ушёл. Теперь я! Вам кого?

- Я хотел лишь узнать кто всего режиссёр…

- Режиссёр? Это я! А вы кто?

- Ох! Я – король…

- Извините. Но это абсурдица!

- Нет такого слова…

- Если слово выговаривается менее, чем в три приёма, стало быть оно есть! И прошу вас учесть: мне нанесено оскорбление недоверием. Вами. Не далее как вчера. Дуэль неизбежна как развитие отрогов. Сегодня! Вместе! Умрём!

- Простите, а вам ничего не видно из моего правого кармана?

- К сожалению – нет!

- Мне тоже. Но почему «к сожалению»?

- Потому что вы вполне бы могли запихать туда пару тройку наливных яблок, кремовый тортик и бутылочку крепкого для вашего лучшего друга и его несчастной семьи…

- А кто мой друг?

- Ну с таким вот карманом – никто. Но если исправить положение, согласно изложенному мною рецепту, то им бы сразу стал я!

- А чем несчастна ваша семья?

- У каждого выдающегося актёра семья всегда несчастна им одним!

- Извините, вы не знаете кто режиссёр?

- Режиссёр? Хм… А, ну да! Режиссёр скоро будет и вы сами с ним вдруг познакомитесь. Он всегда позже всех!

По углам шубутки. Мышки по́ дому бегают тихие. Видно – лишь краем глаза. А вокруг уже – жизнь. Все – никто. И никто эти – разные.

- Сударь, вы не знаете – у этого дома был когда-нибудь хозяин?

- Он умер давно…

- Очень жаль! Мне нужны три носки?!

- Три, простите, чего?

- Не чего, а зачем! Два на ноги и один как эталон свежести в фро́нтон-карман. Я не переношу дисгалантности!

- Да, он видимо всё-таки умер…

- А у вас нет?

- У меня только две.

- Две – чего?

- Две носки??…

- Очень жаль!

Но у барышень всё ведь не так? Тихий филин спустился на окошко к ним.

- Мариэль! Ты не видела ланскую шаль? Где-то здесь упи́хала и вот она – не найду!

- Возьми шаль у Катрин! Там такая же, но с натюрмортами.

- С натюрмортами можно, но фенички?

- А чего? Ты их сплющь!

- А поматка?

- Поматка щекотная, не бери.

- Нет, если взять и наплющиться!

- Хорошо! Эт ты здорово выдумала. Будем брать!

Тихий филин упал на «упи́хала». Под окошко и тихо лежал. И не слышал щекотной поматки и желания барышень «плющиться». В доме мир стал – взвито́й.

Дом наполнился звуками затихающими и воспламеняющимися отовсюду. Дом забылся в темноте ставших ведущими в неопределённость коридоров. Дом запутался сам в себе.

- Там… дальше… Туда можно не ходить. Я проверял – там совсем ничего нет…

- Но что-то стискивает нам горло и мы должны…

- Мы не должны… больше… там написано то, что нас нет…

- Звёзды, великие… единственно великие… звёзды оказывается могут идти горлом… целые миры не смогли этому противостоять…

- Вы ошибаетесь – миры не смогли противостоять сами себе

- А как же Он?

- Он смертельно болен и от боли теперь так смеётся, что мы не решаемся, не успеваем, не можем рассказать Ему про нашу ежедневную страшную боль… Мы равны теперь Ему… в нашей неисходящейся разорванной ране души по крайней мере… разве когда-то мечтали мы о подобном величии!

- А вселенная по-прежнему маленькая?

- Меньше некуда!

- И сделать уже абсолютно ничего нельзя?

- Ничего…

- Так чего же вы ждёте?!!!

Время бежит незаметно теперь в доме и качается в потоке неверного времени теремок. Не многие теперь верят в само время и многие окончательно отчаялись заводить, и заводить, и заводить идущие лишь по своему усмотрению всевозможные часы. Говорят, в последний раз Время видели совсем уж состарившимся и печально сидящим на чердаке, но это мог быть всего лишь актёр…

Как много пьес было задумано и с блеском поставлено на гениальных подмостках, но всё медлят и медлят участники, цепляясь за судорожные крылышки последних приготовлений, и никак не решаются приступить к намеченному на сегодня действию. И Великий Режиссёр, говорят, не вынес позора собственного бессилия и давно лежит с разможжённым черепом на брусчатке проезжей дороги столь причудливо вывернувшей прямо к ставшим высокими окнам нашего домика, но это может быть только актёр…

И, говорят, могучий Прометей с Великим Орлом на плече ищет теперь по всему свету человека, чтоб посмотреть ему в глаза. Но поиски его в тщете не уступают поискам Диогена – богочеловека изобретшего свечу. Прометей на пороге и он почти здесь, уже многие столетия растянулись в миг ожидания его стука в дверь, но кто знает, быть может он только актёр…

И вдруг оборвались коридоры в себе – и нет их… Дом стал словно тесней. Тесней, жарче, родимее… Закутки затревожились, уголки насторожились, половицы скрип-скрип и – стих свет…

Она бежала по жёлтым перекатывающимся дюнам струящегося сквозь пальцы песка к утреннему сверкающему до горизонта морю. Мир был полон любви. Ветерок всё шалил извиваясь прохладными струями. Он зачем-то пытался обнять её, но был явно неопытен и лишь вновь и вновь ловко проскальзывал по изгибам её смуглого тела. Ветерок принёс смех. Смех плеснулся хрустальными каплями над раскрытыми мокрыми волнами…

Седьмой день эшелон с этой чудо-компанией не мог добраться до места.

«Мы едем, едем, едем

В далёкие края!

Весёлые соседи,

Надёжные друзья!»

- Мыть, ты б снял сапоги!

- А то чё?

- А то снег уже – надень валенки.

- «А я валенок надену…»

- Стой! Всё, дальше не надо! Оставайся уж так…

- Значит что?

- Значит едем мы с кумом до Хабарыча. А он мне – «Погодь!». «Вот ты можешь» – он мне – «пояснить, как у бабов детишки рождаются?»

- Ой-ё-ёй! Ну и как?

- То-то вот! Я брат-кум, говорю, всё могу. Хоть тех бабов пока не встречал ещё. Я в теории сильно подкованный. Первым делом они всё поют. Заунывно, тихонько так, жалостно – «баю-бай, баю-бай, баю-бай». И приходит к ним с лесу волчок…

- Уж-т волчок?

- Да, волчок. Серый, ласковый и у них всё как есть он записывает. Ну кого принести, сколько, как и так далее.

- А они?

- Не мешай! Они ждут. Долго ждут. Чуть не год! И никому не говорят. Ничего. Молча ждут. А волчок не несёт. Потому что на то есть – подручные! В основном это птицы и аисты. Те несут. Ток гляди – одного, то и двух. А устанет нести – отдохнёт. А как падки они до капусты дюж, то на поле-то часто и сваливаются. Вот положит такой дитёнка в кочан, что побелей-пораскидистей, и идёт себе полем и лакомится. А как память у них никуда, так что часто забыл, да и всё! Прилетает тогда – тарарам! «Как я мог! Ох-ох-ох…» и так далее. В общем время искать. И тогда все по полю шарахаются – где, да где. И пока не найдут. И найдут, а оно родилось уже! Вот и сказ. Весь процесс в кратких тонкостях.