Джеймс Бьюдженталь - Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

— Знаете, что помогло мне больше всего? — Она подняла ко мне мокрое от слез, но сияющее и полное благодарности лицо. — Две вещи, которые, как я полагаю, вы сделали для меня. Я говорила себе о них снова и снова. Во-первых, я полагаю, что вы относи­лись ко мне очень серьезно. Вы действительно знали, что я бо­рюсь, и позволили мне продолжать борьбу. И, во-вторых, вы доверяли мне. Доктор Тэйлор сказал, что вы не позволили госпи­тализировать меня и попросили его выписать мне лекарства. Иногда я ненавидела вас за это, но, в основном, я ... в основном, я любила вас.

— Да, Кейт, — сказал я мягко, чувствуя к ней признательность. Этот кризис стал кульминацией нашей совместной работы с

Кейт. У нас оставалось еще три месяца, чтобы сосредоточиться на целях, к которым она стремилась. Кажется, что по большому счету она сильно выросла, пережив это путешествие в ад, ибо побыва­ла именно там. Она вернулась оттуда с большей готовностью рис­ковать в отношениях и большим принятием своей изменчивости, большим доверием к своему внутреннему осознанию. Хотя в даль­нейшем у нее, разумеется, случались эмоциональные взлеты и па­дения, она, кажется, больше уже никогда не была застывшим кам­нем, уверенным в своей неизменности.

10 февраля

Мы еще несколько раз возвращались к образу реки. Однажды это случилось, когда Кейт существенно приблизилась к понима­нию самой себя как постоянного процесса, но протестовала про­тив этого, как она время от времени делала.

— Почему я не могу рассчитывать на то, что буду чувствовать себя определенным образом не только сегодня, но и завтра? О, я знаю все про вашу реку, но хотела бы заморозить часть этой реки хотя бы на некоторое время. Да, вот в чем дело: почему это не может быть рекой, состоящей из кубиков льда, а не из постоянно утекающей сквозь пальцы воды?

Кейт помолчала, любуясь своим собственным образом, а затем продолжила:

— Но, вероятно, она была бы довольно холодной, не так ли? И я не могу сказать, что мне нравится думать о том, как эти куби­ки сталкиваются друг с другом и громыхают всю дорогу, пока не достигнут моря. О, черт, кажется, я приговорена к течению!

21 марта

В другой раз, находясь в терапевтической группе, Кейт участво­вала в дискуссии, которая вращалась вокруг опыта постоянного изменения. С некоторой навязчивостью, я предложил сравнение между образами личности как машины и как текущей реки. Вско­ре после этого встреча закончилась. Группа обычно оставалась без меня после окончания сеанса, и поэтому я собрался уходить. В этот момент Кейт внезапно указала в мою сторону со словами: "Вот идет Старик-Река!" Затем повернулась к группе и с профессиональ­ными дирижерскими движениями продекламировала бессмертные строки, под аккомпанемент которых я удалился:

Он не говорит ничего.

Должно быть, он знает что-то.

Он — Старик-Река.

Он просто течет вперед.

* * *

В каждом из нас тлеет пламя, которое может разгореться. Нас постоянно преследует жажда жизни. Сколько бы нас ни учили сокращать, коверкать и коренить наше бытие, что-то внутри нас стремится расширить горизонты, чтобы обеспечить себе простран­ство для роста и развития. Нас пугает цена этого роста, мы боим­ся тех открытых пространств, которые наш взор иногда обнаружи­вает вокруг; хотим закрыть глаза на собственные возможности.

Изменение, бесконечное изменение. Языки пламени пляшут, обретают причудливые формы, изменяются снова и снова. Мы боимся огня, но мы состоим из него. Мы не можем сопротивляться ему; мы можем лишь ему соответствовать. Когда мы, наконец, покоримся ему, то испытываем облегчение и блаженство.

Быть по-настоящему живым значит быть приговоренным к по­стоянному развитию, бесконечному изменению. Быть по-настоя­щему живым значит найти свою идентичность в этом изменчивом процессе, зная, что огонь уничтожит любые стабильные структу­ры, которые мы будем пытаться построить.

Желания и потребности — горючее для пламени жизни. Мы можем существовать без желаний не больше, чем огонь может го­реть без топлива. Если мы хотим жить как можно более полной жизнью, следует как можно более полно знать свои желания и потребности.

Мы состоим из пламени, и его танец — танец нашей жизни.

* * *

Кейт стремилась отрицать свою неизбежную изменчивость. Пытаясь стать женщиной из гранита, не нуждающейся ни в чем и ни в ком, она обнаружила, что умирает в той единственной обла­сти, в которой она позволила себе быть по-настоящему заинтере­сованной — в своей профессиональной работе. Кейт боялась ме­няться, желать, общаться с людьми. Она верно ощущала уязви­мость, неизбежно связанную с изменениями, потребностями и отношениями, но ошибочно думала, что сможет избежать этой уязвимости.

Кейт была похожа на космонавта, который прилетел на дале­кую планету в другой Галактике и обнаружил, что непригоден для человеческой жизни. Она пыталась создать такой способ жизни, при котором не нуждалась бы в близких отношениях с другими, при котором она была бы эффективной профессиональной машиной, и при котором она сама и ее мир не менялись бы. Это кажется странным, но можно восхититься тщательно разработанным про­ектом, который Китти выстроила еще ребенком и который настой­чиво реализовывала на протяжении всего своего жизненного пути.

Если иметь в виду ее опыт, он действительно может показаться разумным и обнадеживающим способом прокладывать себе путь среди опасностей, страх и боль которых Китти уже успела пережить весьма травматически. Просто он был основан на слишком повер­хностном понимании внутренней природы самой путешественни­цы и того факта, что значит быть по-настоящему живой.

На самом деле Кейт нуждалась в других. Не ради приятных воз­можностей жизни, а ради собственной самореализации. Но нуж­даться в других — значит обнажить себя перед возможностью ре­альной травмы. Самые глубокие эмоциональные раны всегда имеют своим источником любовные взаимоотношения. Так, когда мы пытаемся выстроить защиты, избегая близких отношений, мы со страхом обнаруживаем, что потребность в других по-прежнему со­храняется. Это особенно верно в том случае, когда у нас возни­кает глубокая потребность в каком-то определенном человеке.

Очень часто реакцией на такое открытие является огромная тре­вога, сопровождаемая непонятным гневом. Обнаружив, что его оборона пробита, разгневанный человек старается показать своим поведением: "Я не могу вынести страшной опасности своей потреб­ности в тебе и единственный для меня способ избежать этой опас­ности — уничтожить тебя. Если ты перестанешь существовать, я не смогу нуждаться в тебе, и, что еще важнее, не буду подвергаться риску потерять себя". Трудно сомневаться, что некоторые из кош­марных сообщений о насилии в семьях ("Отец убивает спящую семью, затем стреляется сам"; "Брошенная жена нападает на мужа") являются результатами именно такого импульса.