Мария Гиппенрейтер - Бегство к себе

Когда они напивались, события могли развиваться по двум сценариям. Юра впадал в сентиментальное настроение и начинал вспоминать разные истории из лагерной жизни. Или рассказывал, как он строил Беломорканал и там пырнул кого-то ножом в живот в ответ на словесное оскорбление. За это его, собственно, и посадили. Иногда они просили попеть под гитару и учили меня лагерным песням. Поговорив и попев, мы мирно расходились.

Но бывало и по-другому. Во время беседы глаза у Таисии вдруг загорались злобным огнем, она начинала пристально на меня смотреть и тихо говорить:

— Что, девка, глаз на моего мужика положила? Я ведь все вижу. Смотри у меня, я ведь церемониться с тобой не стану.

В этом у меня не возникало никаких сомнений.

Иногда за меня вступался Юра:

— Оставь девку в покое, что она тебе сделала? Зачем я ей, старый, нужен?

Это только подливало масла в огонь, начиналась свара, дело доходило и до драки. Я убегала в лес и там пряталась, пока страсти не утихнут.

Начался покос. В тайге травы мало. Растет она в основном по поймам речек и ручьев. Такой ручей вытекал из леса недалеко от кордона, вдоль него мы и должны были косить. Трава была сочная, густая, высотой два метра. Чтобы увидеть друг друга в этой траве, приходилось подпрыгивать и махать руками. Косить я не умела, но пришлось быстро научиться. Вставали мы в пять утра, когда только начинало светать, и косили до полудня. Всю вторую половину дня до заката ворошили и сушили скошенное сено, сгребали в небольшие копешки, чтобы ночная роса его не намочила. В первый же день я натерла себе кровавые мозоли, все тело ломило от непривычной работы. Так продолжалось месяц. С рассвета до заката мы работали на покосе.

В высокой траве иногда скрывались большие осиные гнезда. Некоторые были величиной с футбольный мяч. Однажды, махнув в очередной раз косой, я услышала странный гул. Казалось, что где-то летит самолет, но звук шел откуда-то из-под земли. Как потом выяснилось, я скосила осиное гнездо. Первые несколько мгновений потревоженные осы вьются около гнезда, потом поднимаются вверх и атакуют противника. Я этого ничего еще не знала и стояла и прислушивалась, пытаясь понять, откуда идет звук. Вдруг прямо передо мной из травы поднялся рой ос и ринулся на меня. Отшвырнув косу, я бросилась бежать. Осы гнались за мной и пикировали как торпеды. Причем одна и та же оса могла жалить несколько раз. Казалось, что спасения нет. Добежав до мелкого ручья, я плашмя легла в него так, чтобы вода закрыла все мое тело. Только тогда осы отстали. После этого случая я несколько дней лежала дома в бреду и с высокой температурой. Все тело распухло и болело от многочисленных укусов, в голове гудело, мысли путались, без конца мерещились осы.

Это научило меня осторожности. В следующий раз, когда я вдруг скашивала осиное гнездо и слышала зловещий гул, то, не дожидаясь, пока осы поднимутся и меня обнаружат, бросала косу и опрометью с визгом неслась напролом. Наверное, я установила скоростной рекорд по бегу в тайге. С тех пор у меня развился панический страх перед осами, от которого я не могла избавиться потом много лет.

Через две недели покоса я почувствовала, что истощена до предела. Несмотря на все мои страдания, наши «зэки» выдергивали меня на рассвете из постели и волокли на работу. Жизнь утратила краски, я стала ко всему безразлична. Единственным моим желанием было, чтобы меня оставили в покое и дали тихо умереть. Но умереть мне не дали. Покос продолжался. Пришла пора свозить вместе копны и метать большой стог. Тут-то и пригодились Умный и наша с ним дружба. Когда несколько стогов были поставлены, приехал Зырин и стал замерять объем и вес сена. Шестнадцати тонн, по его подсчетам, не набиралось. Пришлось докашивать. Пройдя критический момент, я втянулась в работу. Мозоли затвердели, мышцы перестали болеть, тело окрепло, и я стала получать удовольствие от всего этого процесса.

Начинали косить по утренней прохладе. Занимался рассвет, небо розовело, от земли поднимался туман. Хорошо отбитая и наточенная коса с хрустом срезала мокрую от росы траву, укладывая ее в ровные валки. Ритм и гармоничность движения, воздух, напоенный запахами утренней тайги, щебет просыпающихся птиц — все это заполняло восторгом до краев, превращая косьбу в песнь тела и души.

Потом жаркое солнце высушивало росу, заводили свою трескотню кузнечики, и запах свежескошенной травы сменялся сладким ароматом подсушенного сена.

Отравляли жизнь только осы. Однажды я обнаружила на нашем дворе небольшое гнездо. Во мне возгорелась жажда мести. Наполнив керосином консервную банку и взяв спички, я на пузе, по-пластунски стала подбираться к гнезду. Когда расстояние позволило, я плеснула керосин в гнездо и кинула туда спичку. Гнездо вспыхнуло. Не могу передать, какое чувство удовлетворения я при этом испытала. Мои страдания были отомщены.

Через месяц норма по заготовкам сена была выполнена, и мы, наконец, смогли отдохнуть.

Иногда я уходила с книжкой подальше вдоль берега и устраивалась там на теплых камнях. Если на озере не было лодок, увидеть меня никто не мог. Там я загорала, читала или мечтала. О том, что где-то должен быть мой лесной принц, мой Маугли — сильный, загорелый, отважный… В один прекрасный день он вдруг выйдет из тайги или приплывет за мной на лодке:

— Наконец-то я нашел тебя.

У него обязательно будут карие глаза с искорками. Сердце сладостно замирало от всех этих мыслей и образов.

В очередной раз, забравшись на свои камни, сняв с себя всю одежду и устроившись загорать, я задремала и не услышала приближающихся шагов. Очнувшись, вместо Маугли я увидела большую группу туристов с рюкзаками, изумленно глядящих на совершенно голую девицу посреди непролазной тайги. Как эти туристы попали в заповедник, было непонятно. Проходов и троп никаких не было, да и не разрешалось никому проникать на территорию. По их словам, они спустились откуда-то с гор, запутались в карте и вообще не понимали, где находятся. Поспешно натянув на себя одежду, я отвела их на кордон и по рации передала, что у меня тут «богатый улов». За туристами прислали пару катеров и отвезли в Давшу. Там, к обоюдной радости туристов и сотрудников заповедника, им разрешили остаться в поселке на неделю и определили их на покос. Потом дирекция заповедника вынесла мне благодарность за поставку трудовой силы в горячий сезон.

В сентябре начались шторма. Когда поднимался сильный ветер, из-за большой глубины Байкал раскачивало так, что из безмятежной зеркально-голубой глади он быстро превращался в серую бушующую стихию. Огромные волны с ревом обрушивались на берег, швыряя, как соломинки, огромные бревна и ворочая валуны.