Мария Гиппенрейтер - Бегство к себе

В середине ноября я вернулась в Москву, заработав на обратную дорогу и привезя с собой еще триста рублей. По тем временам это были большие деньги.

Я раздалась в плечах, окрепла и, как быстро выяснилось, не влезала ни в какие свои старые платья и кофты. Пришлось на скопленные деньги обновить гардероб.

Московская жизнь показалась мне какой-то искусственной, серой, суетливой и скучной. Люди создавали себе странные проблемы и ими жили. Со сверстниками было не о чем говорить.

Молодые люди были неинтересны. Было ощущение, будто я вернулась с другой планеты.

Впоследствии я много путешествовала, жила в разных местах и условиях, проходила разнообразные жизненные школы и опыты, но Байкал навсегда остался самым ярким периодом в моей жизни. Там произошло мое становление, мое первое настоящее знакомство с Жизнью.

В нашей семье всегда присутствовали и прививались определенные ценности: порядочность, скромность, самостоятельность, трудолюбие, некоторый минимализм — материальных излишеств никогда не было, и они не поощрялись. Образование также входило в список этих ценностей. Решив уехать и отказавшись учиться дальше, я пошла наперекор этому. Я очень благодарна родителям за то, что они меня не удерживали, не отговаривали, не читали нотаций. Мама только сказала:

— Тебя как ни корми, все равно в лес смотришь.

Желание учиться дальше было выношено и созрело внутри благодаря хоть и не длительному, но очень значимому для меня байкальскому опыту, а не потому, что так считали мои родители. И это было очень для меня важно.

Свое раннее детство я помню плохо. Вспыхивают в памяти отдельные моменты или сцены. Мои родители разошлись, когда мне было три года. Старшая сестра, которой было шесть, осталась жить с отцом, а меня забрала мама. Жить нам было негде, и я жила то у двоюродных бабушек, то у бабушки с дедушкой (маминых родителей). Было ощущение неприкаянности, я скучала по маме, но ее часто не было рядом. От бабушки у меня остались очень теплые воспоминания заботы и любви, и еще музыки. Она была учительницей музыки, хорошо играла на пианино и пела старинные русские романсы. От дедушки осталась прямая спина. Помню, как дедушка подходил ко мне сзади, мягко отводил мои плечи назад и говорил: «Ты же принцесса, а у всех принцесс прямая спинка». С тех пор я всегда старалась прямо ходить и сидеть, не облокачиваясь, держа спину.

Потом у бабушки обнаружился рак, и меня от них увезли. Бабушка умерла, когда мне было семь лет.

В моих детских и подростковых воспоминаниях, как, наверное, и у любого человека, существуют хорошо запомнившиеся моменты, ситуации и события, которые в дальнейшем оказали на меня влияние и о которых я хочу рассказать. Поэтому последующее описание может показаться где-то несогласованным и отрывочным. Но так работает память.

Когда мне исполнилось десять лет, мама купила двухкомнатную квартиру. Началась новая жизнь. У меня появилась своя комната и новые друзья. Ни телевизора, ни телефона у нас тогда не было. Дома делать было нечего. Сделав уроки, мы с друзьями целыми днями дружной гурьбой болтались на улице, играли с мячом в «вышибалы» и в «штандер», в «12 палочек», «казаков-разбойников» и в индейцев. Я часто была вождем индейцев. Зимой мы рыли пещеры в сугробах, строили крепости и устраивали снежковые бои. Однажды я притащила домой бездомного котенка, и мама разрешила его оставить. Потом мне подарили щенка спаниеля. Это было полным счастьем. У меня появился дружок Тимка.

Мама занималась наукой, работала на полторы ставки, домой приходила поздно, а если и оставалась работать дома, то закрывалась в своей комнате, и мешать ей было нельзя. Тогда я и решила, что никогда не буду психологом, а когда у меня будут дети, то я буду сидеть дома и печь им пироги.

У нас поселилась домработница Катя. Она занималась хозяйством и моим воспитанием. В свободное время она шила на заказ на швейной машинке. Я подсаживалась рядом, смотрела, как она шьет, и слушала разные страшные истории, которые она мне рассказывала.

— Смотри, никому не говори, что я шью! — говорила Катя. — А то вот придет Фин, заберет швейную машинку, и нам всем будет плохо.

Я понятия не имела, кто такой Фин и почему он должен прийти, но все равно боялась. Позже выяснилось, что Фин — это финансовый инспектор, который должен был якобы ходить по домам и пресекать незаконные заработки. До нас он так и не дошел. Вообще с Катей мне было скучно, она постоянно всех обсуждала и ворчала на моих друзей и подружек, пыталась меня воспитывать на свой лад. Я протестовала и часто говорила маме, что лучше буду дома сама по себе, но мама, понятно, не соглашалась.

Еще в моем мире существовали сказки. У меня был проигрыватель и много пластинок. Был мой любимый «Маленький принц», «Русалочка» Андерсена, сказки Киплинга и русские народные сказки. Я часами могла слушать эти пластинки, и в голове возникали мои собственные образы, фантазии и мечты, не навязанные мультиками.

Моя сестра серьезно занималась музыкой. У нас дома стояло старое бабушкино пианино «Беккер». Марина часто приезжала к нам в гости и подолгу упражнялась, разучивая разные музыкальные произведения. Гаммы и этюды звучали по несколько часов в день. Первое время меня это очень раздражало. Я жаловалась маме, что не могу этого больше слышать. Потом в какой-то момент произошел перелом, и я стала прислушиваться к музыке. Марина наигрывала фуги Баха и объясняла мне, как они устроены, как развивается основная тема, вливаясь в фугу разными голосами. У меня появились любимые этюды и ноктюрны Шопена, прелюдии и фуги Баха.

Меня тоже решили поучить музыке, и я стала ездить на занятия. Было скучно долбить одно и то же по нотам, и я старалась быстро все запомнить и играть по памяти. За это мне часто доставалось от учителя:

— Опять свое придумываешь! Смотри в ноты!

Хотелось скорей закончить урок и убежать на улицу играть в индейцев. Так я проучилась год и потом бросила.

Мама периодически водила меня в консерваторию на концерты классической музыки. История была такая же, как и с игрой сестры. Мне было скучно, музыка не нравилась. Я сидела и считала в зале лысины, дожидаясь антракта, или рассматривала портреты композиторов, висевших на стенах. Антракт был радостным моментом во всем концерте. Можно было пойти в буфет выпить лимонаду и съесть пирожное. Но однажды все изменилось. Мы слушали «Времена года» Вивальди, исполнял их камерный оркестр под управлением Рудольфа Баршая. Мы сидели очень близко, и было хорошо видно всех музыкантов. Когда дошли до «Летней грозы», я не могла отвести глаз от «первой скрипки». В нем было столько экспрессии и страсти, черная челка развевалась в такт и падала ему на глаза. Весь оркестр как будто ожил, и музыка грозовыми вихрями охватила все мое существо, по телу бегали мурашки. Это был магический момент. С тех пор походы «на Баршая» стали радостным событием. Я просила маму садиться поближе, чтобы следить за своим любимым скрипачом. Оркестр исполнял все скрипичные и Брандербургские концерты Баха, которые я очень полюбила.