Геннадий Аверьянов - Руководство по системной поведенченской психотерапии

Весь этот дискурс Р. Барт представляет «сотканным из желания, воображаемого и деклараций» 646. Однако собственно дискурсом следовало бы считать первое – «желания» («ветер» в аллегории Л.С. Выготского, то есть аффекты и волю), работа «схемы» представлена здесь «воображаемым», а «картины» – «декларациями». Иными словами, хотя и достаточно упрощенно, основанием дискурса следует считать «желание» (некая ассоциация элементов «схемы», не без участия «картины», конечно), оно получает свое предметное оформление в «картине», ею же стимулируется и подкрепляется. «Желание» же возникает благодаря апперцепции аффекторно опосредованной психической активности, [277]то есть «добавлением» к ней содержания психического [278] 647. В результате с участием всех структур формируются динамические стереотипы, которые и обеспечивают стабильность дискурса, то есть образуют, можно сказать, его костяк.

Интересно, что сам А.А. Ухтомский рассматривает принцип доминанты «в высших этажах и в коре полушарий» именно на примере формирования «любовного дискурса», анализируя сюжетную линию из «Войны и мира» Л.Н. Толстого – отношения Наташи Ростовой и князя Андрея Болконского 648.

«Первая фаза», по А.А. Ухтомскому, это неспецифическое возбуждение, вызванное как «рефлекторными влияниями», так и «влиянием внутренней секреции». Здесь эта «наметившаяся доминанта» «привлекает к себе в качестве поводов к возбуждению самые разнообразные рецепции» – Наташа на балу. Дискурс еще не обрел своего «предмета», он только создал возможность для соответствующей апперцепции. Возникло то, что И.М. Сеченов называет «системным чувством», которое создает «фон» восприятия [279] 649, по принципу доминанты этот «фон» ориентирует все элементы «схемы» и «картины» в одном русле – русле дискурса.

Однако уже во «второй фазе» «из множества рецепций доминанта вылавливает группу рецепций, которая для нее в особенности биологически интересна» (князя Андрея). «Это – стадия выработки адекватного раздражителя для данной доминанты и вместе стадия предметного выделения данного комплекса раздражителей из среды». Значительную роль в этом процессе у человека играет «творческое начало» «картины»: возникают самые разнообразные ее аберрации, которые усиливают формирующийся «образ», создают его, проецируют на него, по принципу доминанты, все «дальние волны» (аберрации «картины»), некогда возникавшие, а теперь оживленные растущим переживанием 650. Однако все оживляемое в воспоминании приобретает качество и содержание соответственно состоянию психического в момент воспроизведения 651, то есть ориентируется согласно требованию дискурса.

«Третья фаза», по А.А. Ухтомскому, наступает тогда, когда «между доминантой (внутренним состоянием) и данным рецептивным содержанием (комплексом раздражителей) устанавливается прочная (адекватная) связь, так что каждый из контрагентов (внутреннее состояние и внешний образ) будут вызывать и подкреплять друг друга, тогда как прочая душевная жизнь перейдет к новым текущим задачам и новообразованиям». [280]Постепенно дискурс приобретает качество «руководящей идеи», «основной гипотезы», «которые избавляют мысль от толчков и пестроты и содействуют сцеплению фактов в единый опыт» 652. По сути дела, он обретает форму динамического стереотипа, то есть такого поведения, которое и есть этот дискурс.

Таким образом, если рассматривать понятие дискурса в терминологической сети КМ СПП, то дискурс – это функционирующий по принципу доминанты динамический стереотип, образованный означаемыми (элементы «схемы») и находящий свое выражение в аберрациях «картины» (означающие), которые, конечно, оказывают на означаемые (их отношения между собой) некий обратный эффект, но сами не определяют направленности дискурса. При этом необходимо учитывать своего рода безразмерность речи, [281]на что косвенно указывает Л. Витгенштейн 653, а также комментарии, данные его трактату Г. Кюнгом 654и В. Рудневым 655.

Проблемы, возникающие в этом отношении дискурса и речи, в упрощенной форме могут быть сведены к проблеме отношений «схемы» и «картины». Как уже неоднократно говорилось, «картина» обслуживает «схему», и хотя первая гордо именуется «сознанием», на самом деле тон поведению задает именно «схема». На упрощенном примере это выглядит следующим образом: если актуализирован «драйв страха», то все мысли пациента (рече-мыслительные процессы или аберрации «картины») будут двигаться в этом направлении, то есть человек будет искать себе оправдания, продумывать способы избегания, строить катастрофические прогнозы и т. п. [282] 656Тут, что называется, двух мнений («схема» поражена доминантой страха, а «картина» беззаботна) быть не может, даже если человек в этом случае «сердится», «хорохорится», «стоически» переживает страх и сдерживает внешние проявления эмоции, полагаясь на какие-то аберрации «картины», все это происходит под действием страха (то есть обслуживает «схему»). Да, «картина» зачастую вносит определенные коррективы в результирующую реакцию (наличное поведение), однако даже такое «бесстрашие» – есть следствие страха, подчинено ему и в конечном счете «обслуживает» его.

Наконец, полную определенность в этот вопрос вносит М.М. Бахтин, который показывает, что не только внешняя, но и внутренняя речь не является действительным «родителем» дискурса, что основание его лежит значительно «глубже». Тот факт, что аналитическими процедурами можно выявить некий «бессознательный» мотив, благодаря которому и с подачи которого якобы формируется дискурс, ничего не меняет [283] 657. Иными словами, вербализировать причину дискурса невозможно, поскольку всякая вербализация будет принадлежать «картине» и ею искажаться, тогда как корни, основания дискурса лежат в пласте «схемы», в доминантах, рожденных потребностями, динамическими стереотипами «схемы», ее «драйвами» и эмоциями (в том числе и «элементарными»).

При этом существенно следующее обстоятельство: если «картина» является относительно полной вотчиной индивида, то «схема», формирующаяся в наличном, а не только речевом поведении, куда более «социальна». Динамические стереотипы наличного поведения формируются в непосредственной деятельности, например человек зачастую «знает», как ему следует себя вести в той или иной ситуации, но не «осознает» этого «знания», ведет себя как бы автоматически, при том что специально его этому не учили, но лишь поместили в обстоятельства, где иное поведение было невозможно, или же он обучался наблюдением, также вне специального «осознавания» и «продумывания» 658. Соответственно, его рече-мыслительные процессы движутся в том направлении, в котором движется его наличное поведение.