Уолтер Липпман - Общественное мнение

Человек, у которого нет своей машины, худо-бедно сможет различать основные типы автомобилей. К примеру, он отличит «Форд» от такси или грузовика. Но как только у него появится своя машина и он начнет ездить на ней, он станет разбираться в них гораздо лучше. Дайте ему, как говорит психоаналитик, спроецировать свое либидо на автомобили, и он опишет разницу между карбюраторами, глядя на машины, которые отъехали от него на расстояние квартала. Именно поэтому все испытывают облегчение, когда разговор переключается с «общих тем» на хобби. Это переключение подобно переходу от созерцания нарисованного пейзажа к созерцанию вспаханного поля за окном. Это возврат к трехмерному миру, после пребывания в мире запечатленных эмоций, которые испытывал художник, изобразивший на полотне то, что он когда-то увидел и запомнил.

По мнению Ференци [116], мы с легкостью идентифицируем два частично схожих предмета [117], причем ребенку это удается сделать легче, чем взрослому, а примитивному или скованному уму — проще, чем зрелому. Сознание человека в раннем возрасте является, по-видимому, не поддающейся контролю смесью ощущений. У ребенка нет чувства времени, у него практически нет чувства пространства. Он тянется к люстре с тем же интересом и той же жадностью, с какой тянется к материнской груди. Осознание назначения предметов происходит очень медленно. Завершая нашу короткую характеристику данной стадии развития, отметим, что это связный и недифференцированный мир, в котором, как кто-то сказал об одной философской школе, все факты рождаются свободными и равными. Факты окружающей действительности, сопряженные между собой, на этой стадии еще не отделены от смежных фактов потока сознания.

Сначала, говорит Ференци, ребенок добивается того, чего хочет, с помощью плача. Это период «волшебного галлюцинаторного всемогущества». На второй стадии развития ребенок указывает на вещи, которые он хочет, и ему их дают. Это «всемогущество через магические жесты». Позднее ребенок учится говорить. Он просит то, что хочет, и иногда добивается успеха. Это «период магических мыслей и магических слов». Любая из этих фаз может сохраниться и затем воспроизводиться в некоторых ситуациях, хотя она погребена под другими слоями и может проявляться только временами, например в маленьких безобидных суевериях, от которых мало кто из нас свободен. На каждой стадии частичный успех стимулирует переход к следующей стадии. Многие индивиды, партии и даже нации редко преодолевают магическую стадию организации опыта. Но среди более развитых групп наиболее продвинутых народов многократно повторенный цикл проб и ошибок привел к формулированию нового принципа. Они поняли, что Луна движется не потому, что на нее лают. Посевы растут не благодаря весенним празднествам или республиканскому большинству, а благодаря солнечному свету, влаге, качественным семенам, удобрениям и уходу за растениями [118].

Допуская, что категории реакции, выделенные Ференци, имеют сугубо схематическое значение, следует отметить, что решающим качеством здесь является способность проводить различие на основании грубых перцептуальных образов и смутных аналогий. Эта способность исследовалась в лабораторных условиях [119]. Цюрихские исследования ассоциаций демонстрируют со всей очевидностью, что легкая умственная усталость, внутреннее нарушение внимания или внешние факторы, отвлекающие внимание, способствуют стертой реакции. Примером стертой реакции является звуковая ассоциация (cat — hat) , реакция не на содержание, а на звучание слова-стимула. Например, в одном из тестов обнаружилось повышение доли звуковых ассоциаций на 9 % при предъявлении второй сотни слов-стимулов. Таким образом, звуковая реакция — это почти повторение или очень примитивная форма аналогии.

Если даже в сравнительно простых условиях лаборатории способность различать стирается так легко, то как же тогда сказывается на этой способности жизнь в городе? В лабораторных условиях усталость незначительна, а способы отвлечения внимания достаточно просты. Оба эти фактора уравновешиваются интересом испытуемого и его самосознанием. Однако если мыслительные способности подавляются даже ударами метронома, то как же тогда влияют на политические суждения, сформированные на основании газет, прочитанных в метро или городском транспорте, восемь или двенадцать часов работы в условиях шума, химических испарений и повышенной температуры на фабрике или день, проведенный под болтовню машинисток, телефонные звонки и стук хлопающих дверей? Можно ли среди городских шумов услышать какой-то звук, если это не визг и не резкий крик? Либо заметить в общем мелькании какой-то знак, если он не освещается резкой электрической вспышкой? Жизнь горожанина лишена уединения, молчания и свободы. Городские ночи — это шум и яркие огни. На жителей большого города непрерывно давит звук — то сильный и резкий, то угасающий, но все же постоянный и беспощадный. В современном промышленном обществе мысль плавает в потоке шума. Если различия, которые человек способен обнаружить в таких условиях, подчас глупы или плоски, то не стоит этому удивляться. Независимые субъекты принимают решения о жизни, смерти и счастье в условиях, которые, как следует из личного опыта и научного эксперимента, являются наисложнейшими. Именно тогда возникает «невыносимая тяжесть мысли», хотя думать — это так же легко и естественно, как и танцевать.

Каждый, кто занимается интеллектуальным трудом, знает, что какую-то часть трудового дня он должен провести в тишине и молчании. Но в той суматохе, которую мы льстиво называем цивилизацией, граждане занимаются труднейшим делом управления в наихудшей обстановке. Смутное осознание этой истины вдохновляет людей на участие в движениях за сокращение рабочего дня, увеличение отпуска, хорошее освещение рабочего места, порядок в рабочем помещении, соблюдение норм инсоляции в фабричных цехах и административных зданиях. Но если мы хотим улучшить интеллектуальное качество нашей жизни, то мы находимся в начальной стадии борьбы. Ведь многие виды работ — это бесконечная рутина, а для выполняющего их работника к тому же и бессмысленная. В процессе выполнения этих однообразных действий вырабатывается своего рода автоматизм в использовании одних и тех же мышц по одной и той же схеме (pattern) . Вся жизнь работника тоже превращается в своего рода автоматизм, при котором ни одно событие не воспринимается как отличное от другого, если оно не сопровождается чем-то экстраординарным, вроде удара грома. Поскольку днем и ночью он замкнут в толпе людей, его внимание подобно вспышке: оно вспыхивает и тут же угасает. Он не может быстро сосредоточиться. Он не понимает, что становится жертвой шума и гама в собственном доме, нуждающимся в освобождении от пустых хлопот, визга детей, хриплых выкриков, неудобоваримой пищи, дурного воздуха, съедающих пространство безделушек.