Уолтер Липпман - Общественное мнение

В вопросе о существующем социальном порядке марксистский социализм делает упор на конфликте по поводу собственности и рассматривает его как фактор формирования мнения; в вопросе о рабочем классе (определяемом достаточно свободно) он игнорирует конфликт по поводу собственности как основу агитации; в вопросе о будущем он представляет общество, свободное от конфликтов как таковых и, следовательно, свободное от конфликтов мнений. При существующем социальном порядке случаев, когда один человек должен потерять, чтобы другой мог приобрести, может быть даже больше, чем при социализме. Однако на каждый случай, при котором один должен потерять, чтобы другой приобрел, приходится множество других, когда люди воображают себе конфликт вследствие недостатка образованности. А при социализме, хотя и устраняется каждый случай абсолютного конфликта [234], тем не менее частичный доступ отдельного человека ко всей области фактов порождает конфликт. Социалистическое государство не сможет обойтись без образования, морали или свободной науки, хотя, согласно жесткому материализму, общественная собственность должна сделать их не нужными. Коммунисты в России не стали бы проповедовать свою веру с такой неослабевающей энергией, если бы экономический детерминизм был единственным фактором, определяющим мнение населения страны.

Социалистическая теория человеческой природы, подобно гедоническому исчислению [235], является примером ложного детерминизма. Обе эти теории полагают, что инстинктивные склонности неизбежно, но разумно порождают определенный тип поведения. Социалист считает, что человек стремится к соблюдению интересов своего класса, а гедонист — что он стремится получить удовольствие и избежать страдания. Обе теории основываются на наивном представлении об инстинкте, то есть на точке зрения, которая была охарактеризована (хоть и категорично) Джемсом как «способность действовать так, чтобы добиваться определенных целей, не задумываясь о конечном эффекте и не имея предварительной подготовки к данному типу деятельности» [236].

Весьма сомнительно, что инстинктивное действие подобного рода вообще имеет место в социальной жизни человечества. Ведь тот же Джемс указывал, что «любое инстинктивное действие у животного, обладающего памятью, перестает быть «слепым» уже после первого же повторения» [237]. Какими бы ни были навыки особи при рождении, врожденные склонности (dispositions) с самого раннего детства погружены в опыт, определяющий, какой стимул их будет активизировать. «Они «запускаются», — пишет Мак-Дугалл, — не только под влиянием восприятия таких объектов, которые способны непосредственно активизировать врожденные склонности, естественные или врожденные проявления инстинкта, но и под влиянием идей таких объектов, а также восприятий и идей объектов другого рода» [238].

Только «центральная часть склонностей, — говорит далее Мак-Дугалл, — сохраняет свой специфический характер и остается общей для всех индивидов и ситуаций, в которых активизируется данный инстинкт» [239]. Когнитивные процессы и движения тела, с помощью которых инстинкт достигает своей цели, могут быть бесконечно сложными. Другими словами, человек обладает инстинктом страха, однако то, чего он будет бояться и как он будет пытаться избежать того, что вызывает страх, является не врожденным, а приобретенным качеством.

Было бы трудно объяснить разнообразие человеческой природы иными факторами, чем разнообразие опыта. Все склонности человеческого существа: его вкусы, любовь, ненависть, любопытство, сексуальные желания, страхи и агрессивность — произвольно связаны со всякого рода объектами как стимулами, так и способами удовлетворения его желаний и пр. Если это учитывать, сложность человеческой природы не кажется столь непостижимой. А когда вы принимаете во внимание, что каждое новое поколение является невольной жертвой способа детерминации характера предыдущего поколения людей, а также наследниками уже сложившейся среды, то становятся ясными все возможные комбинации и перестановки.

Люди склонны стремиться к определенным целям или вести себя определенным образом. Но не существует никаких абсолютных доказательств, что человек создан так, что его стремления или поведение определены раз и навсегда. Как стремление к чему-то, так и определенные виды поведения усваиваются, и следующее поколение может усваивать их иначе. Аналитическая психология и социальная история единодушны в этом утверждении. Психология указывает, насколько случайной является связь между конкретным стимулом и конкретной реакцией. Антропология (в самом широком смысле этого слова) также поддерживает это мнение: то, что возбуждает человеческие страсти, и средства, которые люди использовали для их реализации, варьируют от одной эпохи к другой, от одного места к другому

Люди добиваются реализации своих интересов. Но пути реализации не являются жестко определенными, и поэтому, пока эта планета будет способна поддерживать жизнь людей, человек не сможет ограничить творческую энергию. Ему не удастся обречь человечество на автоматизм. Он может сказать, если он обязан это сделать, что на протяжении его жизни не произойдет никаких положительных изменений. Но, произнося этот вердикт, человек ограничивает свою жизнь тем, что может увидеть своими глазами, отвергая то, что может усмотреть с помощью разума. В качестве меры блага он принимает ту меру, которой располагает. Он откажется от своих самых заветных надежд и интеллектуального поиска, только если сочтет непознанное непознаваемым и если решит, что неизвестное никто не может узнать и ему никогда нельзя научить.

В этой главе мы покажем, что впечатления каждого человека о невидимом мире включают в себя множество переменных. Меняются цели контактов с внешним миром, стереотипные ожидания, но наиболее тонки вариации интересов. У многих людей впечатления от пережитого исключительно индивидуальны и сложны. Как же устанавливается связь между сознанием и тем, что находится в окружающей среде? Каким образом, если пользоваться языком теории демократии, огромное число людей, столь индивидуально воспринимающих эту абстрактную картину, развивают общую волю? Каким образом простая и неизменная идея возникает из комплекса переменных? Как такие феномены, как Воля Народа, Цели Государства или Общественное Мнение выкристаллизовываются из столь случайной совокупности образов?

Сложность этого процесса хорошо видна на примере выступления весной 1921 года американского посла в Англии, вызвавшего неодобрение большого числа американцев. Господин Харви, обедая в обществе англичан, поведал без тени сомнения о мотивах, которыми руководствовались американцы в 1917 году [240]. Его высказывание шло вразрез с выступлением президента Вильсона, в свое время объявившего о вступлении США в Первую мировую войну. Ни Харви, ни Вильсон, как и никто из числа их критиков и сторонников, не могли ни количественно, ни качественно оценить, что происходило в тридцати-сорока миллионах умов. Но всякий знает, что в войне участвовало множество людей, приложивших колоссальные усилия для победы. Однако никто не знает, каковы были мотивы этих людей и насколько они совпадали с мотивами, указанными Вильсоном или Харви. Люди поступали на военную службу, сражались, работали, платили налоги, жертвовали собой во имя общих целей, и тем не менее никто не может наверняка сказать, что двигало каждым конкретным человеком, когда он участвовал в том или ином деле. Бессмысленно говорить солдату, что он сражается ради прекращения войны, если солдат так не думал.