Вайолет Оклендер - Скрытые сокровища. Путеводитель по внутреннему миру ребенка

Работая с такими детьми, я стараюсь помочь им выразить свои гневные чувства, которые проецируются в монстров и пугающие символы. Я хочу дать им возможность овладеть своими чувствами, чтобы ощутить собственную энергию и силу. Иногда очень сложно заставить ребенка вспомнить травмирующие события, в особенности если они происходили, когда он еще не умел говорить. Однако гневу свойственно постоянное кипение, и я должна помочь ребенку в его высвобождении, даже если мы не можем его идентифицировать.

Примером подобного феномена является девочка, с которой я занималась несколько лет назад. Ее поведение свидетельствовало о том, что она пережила тяжелую травму. Однако ничто в ее биографии не указывало, что с ней что-то когда-либо случалось. Она никогда не лежала в больнице и ни разу не переезжала, ее родственники или близкие друзья семьи не умирали, любящие родители окружали ее заботой. По моим наблюдениям, уклад семьи был правильным, но девочка всего боялась, а по ночам ее мучили кошмары. Лишь через пять лет я узнала, что она посещала местный детский сад, где дети будто бы подвергались насилию. Но даже пятью годами спустя, в двенадцать лет, она отрицала, что хоть раз в жизни с ней кто-то грубо обращался. На наших занятиях, когда ей было семь, она рисовала дьяволов и монстров, много раз с силой втыкала в глину нож и никак не могла получить песок нормальной влажности, так как слишком энергично наливала воду. Через три месяца подобных упражнений, проходивших один раз в неделю, все ее симптомы исчезли, а девочка стала гораздо более уравновешенной и чувствовала себя такой счастливой, как никогда раньше. Она никогда не обсуждала возможные насильственные действия по отношению к ней и не проявляла сильного глубинного чувства гнева. Я могу лишь предположить, что во время наших занятий девочка испытала своего рода катарсис, а истоки ее столь энергичных действий лежали так глубоко, что она не могла донести их до сознания. Вероятно, что-то еще может проясниться позже, когда девочка станет старше.

Другой пример – это маленький мальчик, который перенес физическое насилие со стороны отца, но не сохранил этого в памяти. Демонстрируемые им многочисленные симптомы указывали на нарушения в нормальном функционировании организма. На занятиях он активно использовал очень влажный песок, будучи не в силах отмерить нужное количество воды. Он наливал воду в песочницу до тех пор, пока я не останавливала его из страха залить пол. Рассказы, рисунки и песочные сценки мальчика изобиловали яркими символами конфликта и гнева.

Его кошмары и другие симптомы исчезли примерно через три или четыре месяца занятий, но мы продолжали работать, так как сессии все еще проходили в насыщенной эмоциональной обстановке. К этому времени ребенок уже мог открыто и адекватно выражать свое недовольство, стал хорошо учиться, сумел наладить отношения с друзьями и дома. Он не чувствовал какого-либо напряжения и пребывал в приподнятом настроении. Однако интенсивные символические переживания по-прежнему переполняли его. Мальчик не мог ничего сказать о своей травме. К счастью, родители продолжали приводить его ко мне, так как на сессиях велась активная работа. В тот момент, когда наши встречи превратились в «совместное времяпровождение», я поняла, что занятия пора заканчивать. Возможно, на своей следующее возрастной стадии он будет готов к изучению более глубинного уровня.

Иногда ребенку удается отчетливо распознать и подчинить себе запечатанное глубоко внутри чувство гнева и происходит быстрая оздоравливающая интеграция. Одиннадцатилетняя Сьюзан была сильно избита грабителем, который проник в дом через незапертую дверь. Он вломился к ней в комнату, девочка проснулась и закричала. Преступник бил ее, пока она не замолчала. В ходе сессии Сьюзан не могла почувствовать злости. Испробовав множество экспрессивных техник, нам удалось добиться лишь выражения страха и ужаса, но по-прежнему гнев был ей недоступен. Я понимала, что пока девочка не найдет в себе силы выразить свое негодование, она будет оставаться лишь испуганной жертвой нападения. До того инцидента, по словам матери, Сьюзан всегда умела открыто и не таясь показать свое недовольство. Однажды, через три месяца совместной еженедельной работы, мы занимались с глиной. Я взяла резиновый молоток и попросила Сьюзан ударить по глине. «Представь, что эта глина приводит тебя в бешенство, и ты бьешь ее со всей силы». Девочка удивилась, но выполнила мою просьбу. Я спросила: «На кого бы ты могла так разозлиться?» «Думаю, на того парня», – последовал ответ. «Тогда вообрази, что ты колотишь его». Сьюзан вяло опустила молоток в глину. «Ну, что бы ты сказала, если бы смогла поговорить с ним?» – «Я бы сказала: „То, что ты сделал, ужасно. Ты плохой человек“, – или что-то в этом роде». Я заставила Сьюзан повторить эти слова, и она начала энергичнее колотить по глине. Внезапно молоток упал, а девочка с ужасом подняла на меня глаза. «Что случилось, Сьюзан?» – мягко спросила я. Но следующие слова она смогла произнести только шепотом: «Я злюсь не на него, я возмущена мамой за то, что она оставила дверь незапертой в ту ночь и не услышала моих криков». Хотя ее мать снова и снова спрашивала Сьюзан, не сердится ли она на нее, девочка всегда отрицала это, вероятно пытаясь защитить полную раскаяния мать. Мне пришлось настоять, чтобы девочка открыто обсудила с матерью все обиды, иначе стена между ними останется навсегда. И только после того, как Сьюзан открыто показала свое негодование матери, она получила наконец возможность полноценно и от чистого сердца выразить гнев, направленный на напавшего на нее человека, восстанавливая таким образом веру в себя и в свои силы.

Глина – прекрасный материал, помогающий ребенку вступить в контакт, выразить и проработать скрытые гневные эмоции. Поскольку эти чувства дремлют в душе ребенка как тяжелые камни, то для освобождения от них требуется помощь. Я хочу еще раз повторить, что подобные загнанные внутрь эмоции редко выплескиваются полностью в одном катарсическом переживании, они высвобождаются постепенно, маленькими порциями. У детей не хватает душевных сил, чтобы справиться со слишком большим одноразовым выбросом этих чувств. Их пугают сами эти чувства. Поскольку они так испуганы, мне приходится немного их подталкивать, как в случае с Сьюзан, одновременно концентрируя внимание на предмете в легкой, неугрожающей манере.

Другой пример – одиннадцатилетняя девочка, подвергавшаяся физическому и сексуальному насилию со стороны приемного отца. Она тоже испытывала трудности с выражением чувства гнева на отчима или на кого-либо еще. Однажды я попросила ее вылепить глиняную фигуру отчима. Девочка занималась очень долго, но сделала только голову. В конце концов я попросила ее остановиться и поговорить с глиняной головой. Но, несмотря на все мои уверения, что это всего лишь вылепленная фигура, а сам он ничего никогда не узнает, она выглядела взволнованной и расстроенной. Тогда я попросила разрешения самой поговорить с головой и заявила: «Мне не нравится, как ты поступал с моей подругой. Меня это приводит в бешенство!» Девочка рассмеялась, но все еще не могла ничего сказать. Я протянула ей молоток и предложила ударить по фигурке, еще раз напомнив, что это всего лишь глина, а отчим не знает о нашем разговоре. Девочка попросила сделать это за нее, но получила отказ: я сказала, что она должна сделать это сама. Она испугалась, но взяла молоток и нанесла несколько ударов по глиняной голове, приговаривая: «Ты у меня еще получишь!» На следующих сессиях она смогла все более и более открыто, честно и энергично выражать свою злость на обидчика. В ходе занятия ее поза и поведение изменялись, и стеснительный, скованный ребенок уступал место сильной, счастливой, искренней, энергичной юной леди.