Робин Уотерфилд - ГИПНОЗ. Скрытые глубины: История открытия и применения

Эмоциональные слова, иногда называемые «якорями», очень важны. Достаточно изучив, какие слова могли бы запустить у клиента эмоциональную реакцию, как негативную, так и позитивную, Эриксон приправлял свою беседу этими словами, чтобы мобилизовать эмоциональную энергию в терапевтических целях.

Однако та техника, которой Эриксон прославился больше всего, — это техника аналогий и метафорических рассказов; на этот счет у него, по-видимому, был особенный дар. Уверен, что некоторые из историй были заготовлены и отшлифованы заранее, другие же сочинялись на ходу: в этом метафорическом стиле Эриксон мог мыслить столь же ясно и молниеносно, как и в нормальном ассоциативном стиле. Рассказы его очень часто личные, взятые из его собственной жизни, которую он кроил для подходящего момента с целью переосмысления проблемы пациента. Многие из рассказов слишком длинные, чтобы цитировать, но приведем один коротенький эпизод, заостряющий внимание на том, что подсознанию следует доверять, когда хочешь сделать правильную вещь в правильное время:

Многие люди очень переживали, потому что мне уже было четыре года, а я не умел говорить. Причем сестра моя, которая на два года моложе меня, уже говорила, и она до сих пор говорит, однако так ничего и не сказала. И многие огорчались, так как я был четырехлетним мальчиком, который еще не умел говорить. Моя мама сказала успокаивающе: «Придет время, и он заговорит».

Просто и к месту. И все рассказы всегда были нацелены на одно и то же: «Сначала смоделировать мир пациента, потом проиграть этот смоделированный мир». Рассказы и метафоры занимали воображение и питали положительные эмоции пациента; Эриксон с тем же успехом использовал анекдоты, каламбуры и загадки. Они расслабляли пациента и делали его открытым для образного, метафорического содержания, ибо, по сути, они были притчами его собственной проблемы и выхода из нее. Они могли содержать скрытые действия-команды. Особенно знаменит случай с мальчиком, который в двенадцать лет все еще мочился в постель. Родители испробовали все средства от терпения до кнута и пряника. Эриксон обнаружил, что мальчик любит бейсбол, поэтому он рассказал ребенку о мышечном контроле, необходимом для профессиональной игры в бейсбол. Чтобы поймать мяч, сказал он, все мышцы должны сжаться в нужный момент, а чтобы отпустить мяч, необходимо расслабить все мышцы в нужный момент, а иначе мяч не полетит туда, куда ты его хочешь послать. Если ты сумеешь это сделать правильно, заключил Эриксон, то это будет большое, настоящее достижение. Мальчик перестал мочиться в постель.

И снова, быть может еще изощреннее, работая с сексуальными трудностями у супружеских пар, он заставлял их говорить вместо этого о еде, самой общей метафоре для секса. Он заставлял женщину согласиться, что она наслаждается, откладывая начало, тогда как муж стремится перейти к самому главному. Если клиенты начинали замечать, к чему Эриксон ведет, он тут же менял предмет разговора, но возобновлял его время от времени. И он заканчивал внушением, казавшимся просто хорошим советом, что они однажды выберут вечер, чтобы приятно поужинать вместе, — в надежде, что обильный ужин приведет к обильному сексу.

В этом случае не применялось никакого гипноза. Однако большинство своих историй Эриксон рассказывал загипнотизированным людям, потому что верил, что в трансовом состоянии мы инстинктивно понимаем главный смысл рассказа, не отдавая себе отчета в том, что мы делаем. Как это метко заметил врач Ли Уоллас: то были истории «для третьего уха». Смысл истории впитывается и действует на бессознательное. Более того, будучи в восприимчивом состоянии, мы даем семенам историй глубже укореняться в душе. Однако смысл рассказа — это еще половина терапевтической цели; хорошая история оставляет хорошее ощущение, — какое остается у вас, когда вы покидаете кинотеатр после просмотра хорошего фильма. Взращивание этого хорошего ощущения также часть терапии Эриксона, его рассказики всегда неизменно усиливали чувство жизни, позитивное, поддерживающее рост и волю к переменам в собственной жизни. Они рассказывали о достижениях, о преодолении барьеров, о новых горизонтах.

Теоретически, Эриксон больше всего интересен в своем очевидном разрыве с предположением Фрейда о том, что регрессия — это путь к большинству проблем, причиненных прошлым. Подобно дзэн-буддисту, Эриксон работал с «настоящим» пациента, с его «здесь и теперь», веря в то, что каждый из нас обладает ресурсами для совершенного здоровья и что мы должны сосредоточиться скорее на самосовершенствовании, чем на исправлении ошибок прошлого. Более того, поскольку он думал, что «ваше сознательное мышление может быть очень разумным, однако ваше бессознательное гораздо умнее», терапевтический процесс вовсе не обязан был стать «прозрением» — перемещением чего бы то ни было в сознание. Он верил, что мы имеем ресурсы в нашем прошлом, чтобы преодолеть любое препятствие. Если вы решили проблему в прошлом, вы можете сделать так снова. Таким образом, он говорил своему пациенту, как тот решил какую-то проблему в прошлом, а затем воссоздавал в уме загипнотизированного пациента те же самые условия для настоящего.

Милтон Эриксон умер больше двадцати лет назад, но можно с уверенностью сказать, что его труды повлияли на каждого гипнотерапевта, и с каким бы из них вам ни довелось встречаться, он будет применять некоторые из его техник. Я бы описал Эриксона как своего рода поэта. Есть разница между его гипнотической и «вводящей в транс» поэзией и тем родом поэзии, который взывает преимущественно к интеллекту. Главная черта гипнотической поэзии — у нее свой четкий, убаюкивающий ритм; эти постоянные повторения; она прибегает к смутной образности и содержит неясности, которые усыпляют разум. Все это представлено в методах Эриксона. Он был художником.

Существует ли такая штука, как гипноз? Находятся ли загипнотизированные люди в особом состоянии, которое отлично от других состояний сознания, или нет? Могут ли все те поступки, приписываемые загипнотизированным, в равной мере совершать люди, не прошедшие никакого гипнотического введения? Литература, посвященная этому, весьма обширна, и лучший аргумент, доказывающий полезность таких споров, — это порожденный ими громадный объем важных научных исследований. Я попытаюсь здесь затронуть самый корень проблемы. Хотя и доказывается, что в гипнозе действует целый ряд измененных состояний сознания, зависящих от глубины транса, но жизнь казалась бы проще, если бы я говорил только об одном состоянии.

Теоретики состояния утверждают, что 1) существует особое состояние сознания, называемое гипнотическим трансом; 2) это состояние отмечено повышенной внушаемостью и усиленными фантазией и воображением, включающим визуальную память прошлого; 3) в этом состоянии снижены функция планирования и оценка реальности, а также наблюдаются такие реальные нарушения, как ложная память, амнезия и галлюцинации; 4) данное состояние включает непроизвольное поведение— объект временно теряет сознательный контроль над поведением и может также предсказать, хотя еще и нет однозначных доказательств в этом отношении, и пункт 5) в один прекрасный день данные ЭЭГ подтвердят уникальную физиологию этого предполагаемого гипнотического состояния.