Фрейд Зигмунд - Очерки об истерии

Несколько дольше мне пришлось сражаться с состояниями, которые пациентка называла «буря в голове». Когда я впервые увидел пациентку в таком состоянии, она лежала на диване с искажёнными чертами лица, всё её тело непрерывно подёргивалось, руки то и дело сильно сдавливали голову, при этом она ещё выкрикивала, словно находилась в горестной и безутешной тоске, имя «Эмми» (это было также имя старшей дочери пациентки). В гипнозе пациентка сообщила, что это состояние похоже на припадки отчаяния, которые охватывали её во время лечения дочери. Тогда она часами размышляла о том, как можно было исправить плохой исход лечения и не находила выход. А когда спустя небольшое время она начинала чувствовать, что мысли путаются, то прибегала к необычной помощи – громко выкрикивала имя дочери, чтобы прийти в себя. Вскоре после того как болезнь дочери наложила на неё новые обязанности и вновь фрау Эмми фон Н. стала испытывать страшную раздражительность , пациентка решила, что всё, что касается дочери, должно оставаться в полном порядке, а иначе всё в жизни пойдёт кувырком.

Через несколько недель у пациентки были устранены и все другие тягостные впечатления. Некоторое время фрау Эмми фон Н. ещё оставалась под моим наблюдением, хотя и была уже совершенно здоровой. Как раз в конце её нахождения в Вене произошло нечто такое, о чём я хочу рассказать более подробно, так как эпизод этот бросает яркий свет на характер больной и способ формирования её симптомов.

Как-то я посетил пациентку во время обеда и был поражён тем, что она выбросила что-то завёрнутое в бумагу в сад, где свёрток мгновенно подхватили дети служителя дома. На мой вопрос пациентка отвечала, что это было её (сухое) мучное блюдо, которое не смотря на то, что было назначено ей, каждый день отправлялось по такому маршруту. Это заставило меня внимательнее присмотреться к её пище, и везде я нашёл на тарелках гораздо больше еды, чем этого бы следовало ожидать после обеда. На требование сказать, почему она так мало ест, пациентка отвечала, что слишком много есть она не привыкла, а кроме того это нанесло бы ей вред; у неё такая же натура, как и у покойного отца, который тоже был плохим едоком. Когда я осведомился о том, что она пьёт, пациентка сказала, что переносит только плотные жидкости, молоко, какао и т. п., а как только она выпивает чистую ключевую или минеральную воду, её желудок расстраивается. Не вызывало сомнений, что такое поведение было следствием нервного расстройства. Взятая на анализ урина оказалось очень концентрированной и перегруженной солями мочевой кислоты.

Мне показалось достаточно целесообразным посоветовать пациентке более разнообразное питьё, кроме того нужно было позаботиться о том, чтобы пациентка вообще принимала больше пищи. Хотя пациентку никак нельзя было назвать очень худой, немного больше пищи, как мне казалось, не помешало бы. Когда при моём следующем посещении я посоветовал ей пить щелочную воду и запретил выбрасывать мучные блюда ставшим традиционным для неё способом, то пациентка пришла в сильное возбуждение. «Я сделаю так, потому что Вы этого хотите, но знайте, что это плохо закончится, так как не отвечает моей натуре, у нас с отцом тут общее». На заданный пациентке в гипнозе вопрос, почему она так мало ест и не пьёт воды, она довольно недружелюбно отвечала: «Я не знаю». На следующий день сиделка подтвердила мне, что фрау Эмми фон Н. осилила всю свою порцию еды и выпила стакан щелочной воды. Саму пациентку я нашёл лежащей в плохом настроении, совершенно нерасположенной к общению. Она жаловалась на очень сильные боли в желудке: «Я же Вас предупреждала. Сейчас опять всё лечение пойдёт насмарку, а мы проделали уже такой большой путь к исцелению. Мой желудок всегда отказывается работать, когда я съедаю немного больше или выпиваю простой воды, после этого я вынуждена голодать пять-восемь дней, и лишь тогда я могу что-либо есть». Я уверяю пациентку, что нет никакой нужды голодать, что от того, что она плотно поела, невозможно испортить желудок, что её боли имеют своим истоком страх за то, что она ест и пьёт. Хорошо заметно, что такими объяснениями, я ничего не добился, так как когда я вскоре после этого собирался её усыпить, то гипноз впервые не удался, а по её яростному взгляду, брошенному на меня, я понял, что она находится в большом сопротивлении и что сложившаяся ситуация чрезвычайно серьёзна. Я отказался от гипноза и оповестил пациентку, что даю ей 24 часа на размышления, чтобы она наконец-то поняла, что её боли в желудке происходят только от имеющихся у неё страхов; после того как пройдут сутки, я спрошу, продолжает ли она и дальше считать, что из-за одного стакана минеральной воды и довольно скромной трапезы можно испортить свой желудок настолько, что он будет отказываться принимать пищу в течении восьми дней, и если она так и останется при своём мнении, то я попрошу её уезжать. Эта маленькая сценка очень резко контрастировала с нашими обычно дружескими отношениями.

Когда я увидел её через 24 часа она была измотанной и смиренной. На вопрос о том, что она думает о причинах своих болей в желудке, пациентка ответила, не будучи способной на ложь, следующее: «Я верю, что они появляются из-за моего страха, но только потому, что это было сказано Вами». Я погружаю пациентку в гипноз и уже там спрашиваю её заново: «Почему Вы не можете есть побольше?»

Ответ её последовал незамедлительно и как это и было раньше, состоял из сообщения о хронологически упорядоченных событиях жизни: «Как я была ещё ребёнком, тогда часто бывало, что из-за озорства я частенько отказывалась за столом от мяса, специально приготовленного для меня. Мать просто выходила из себя и строго меня наказывала, а через два часа после отбытия наказания я должна была доедать мясо, остававшееся лежать на той же самой тарелке. Оно было уже совсем холодным, неприятно застывал жир (на лице пациентки видно испытываемое ею отвращение), … а ещё я вижу перед собой вилку… один из зубцов немножко согнут. Когда я усаживаюсь за обеденный стол, то обычно сразу же представляю перед собой тарелку с застывшим мясом и жиром; и как я позже жила со своими братом, который был офицером и страдал от мерзкой болезни; - я знала, что она заразна и испытывала ужас от того, что когда-нибудь попутаю столовые приборы и возьму его вилку или его нож (на лице пациентки ужас), … и не смотря на это я каждый день продолжала есть вместе с ним, чтобы никто не смог догадаться, что брат болен; и как вскоре после этого я ухаживала за другим больным братом, тяжело страдавшим лёгочным заболеванием, мы частенько сидели перед его кроватью, тут же на столе постоянно находилась открытая плевательница (в глазах пациентки ужас), … к тому же у брата была привычка плевать в неё через весь стол, над тарелками с пищей. Именно в такие мгновенья я испытывала особенно огромное отвращение, которое сдерживала, чтобы не оскорбить брата. Я и до сих пор вижу эти плевательницы, стоящими на столе, когда я ем, у меня постоянно присутствует тошнота». Естественно, что используя полученные мною сейчас сведения, я устраняю у пациентки отвращение к пище, а после этого спрашиваю, почему она не может пить воду. Когда ей было 17 лет семья несколько месяцев провела в Мюнхене и почти каждый получил тогда катар желудка из-за плохой питьевой воды. У всех это заболевание после лечения врачом бесследно исчезло, а у пациентки сохранилось; минеральная вода, которую советовали в качестве питья, ей не помогла, кстати сказать, как только врач посоветовал её пить, пациентка сразу же подумала: это ничего мне не даст. С тех пор непереносимость ключевой и минеральной воды проявлялась у пациентки не раз.