Тор Норретрандерс - Иллюзия пользователя. Урезание сознания в размерах

У человека нервные импульсы проводятся от глаза к мозгу по сложному пути. Сигналы проходят через структуру, которая находится глубоко в мозге — таламус — откуда они проводятся в зрительные области коры головного мозга. В первой зрительной области, которой достигает импульс, находится сотня миллионов нервных клеток. Это довольно много, так как в глазу всего несколько миллионов зрительных клеток. В 60-е годы американец Дэвид Хубей и швед Торстайн Вайзель, работавший в США, показали, что у клеток коры есть специальные задачи: они могут обнаруживать определенные особые характеристики в поле зрения — угол, линию, контраст, направление и др.

Работы Хубея и Вайзеля породили определенную веру в то, что нам удастся объяснить, каким образом человек может видеть. Их вклад стал продолжением работ по лягушкам, которые проводили Барлоу и другие.

Поначалу открытие, что каждая клетка зрительной области коры головного мозга может принимать участие в интерпретации того, что мы видим, вызвала большой энтузиазм. Но постепенно ученые начали разочаровываться. В 70-е годы стало ясно, что не хватает чего-то очень важного.

В 1990 году, к примеру, Хорейс Барлоу написал о сотне миллионов нервных клеток в зрительной области коры, каждая из которых интерпретирует определенную характеристику поля зрения:

«Это очень интересный способ репрезентации образа, и тот факт, что каждая индивидуальная нервная клетка передает важный кусочек информации, заставляет нас чувствовать: мы добились определенного прогресса в понимании того, как «перевариваются» образы. Но в этом есть и кое-что глубоко неудовлетворительное: для каких таких целей нужны 100 миллионов клеток, каждая из которых отвечает за довольно специфические характеристики небольшой части поля зрения? Образы, которые являются для нас знакомыми, обладают целостностью и полнотой, которая отсутствует у этой репрезентации, фрагментированной на огромное число крошечных кусочков мозаики. Почему все представлено именно таким образом? Как в этой мозаике обнаруживается картинка, или, скорее, какие нейронные механизмы проводят дальнейший анализ образа и какова цель этих дальнейших шагов? Я могу предположить, что основным препятствием здесь является то, что мы не можем охватить истинную проблему». Возможно, истинная проблема заключается в том, что образа и нет, а имеется только мозаика. Барроу тактично предполагает, что сначала появляется образ, а затем этот образ разделяется между сотней миллионов нервных клеток, чтобы потом снова сложиться обратно и быть увиденным/воспринятым.

Можно возразить, что образ должен присутствовать, ведь то, что мы видим — это мир. Наши глаза составляют картину того, как выглядит этот мир. Отлично — но кто вообще видел мир иначе, чем пропущенным через сотню миллионов кусочков нашей мозаики? В конце концов, мы видим только Das Dingfuryou или вещь для себя, и мы никогда не видели Das Dingansich — вещь саму по себе.

Вы не можете видеть иначе, нежели через собственные глаза, а собственными глазами вы можете видеть только через сотню миллионов нервных клеток первичного зрительного центра мозга (который, кстати, находится в задней его части, а не непосредственно за глазами). Вы видите цвета, формы и углы, мух и лягушек. Но то, что вы видите — это результат вычислений и симуляции.

И нет совершенно никаких оснований верить, что то, что мы видим, схоже с тем, на что мы смотрим.

Но на это вы можете возразить: все мы видим одинаково. Мы видим одно и то же дерево, один и тот же автобус, одну и ту же пожарную машины. Ну да — постольку, поскольку нам удается об этом договориться. Но наш разговор будет происходить при очень низкой пропускной способности. Несколько бит в секунду — пропускная способность сознания. Эта способность не в состоянии передать, что такое воспринимать красный цвет. Она только может указать и заставить себя согласиться с остальными «уполномоченными лицами» насчет пожарных машин, деревьев и автобусов.

Мы можем нарисовать картину того, что видим. Тогда, безусловно, мы сможем увидеть, что видим одно и то же? Да — если только мы не имеем дела с ме-ен или с Пабло Пикассо, так как они могут задать вопросы, для ответа на которые нам придется призвать на помощь историю всей своей жизни.

Мы соглашаемся с тем, как выглядят вещи — но соглашаемся ли мы с тем, что такое «красный»? Будет ли ваш красный таким же, как мой?

Это классическая философская проблема, которую очень кратко выразил американский философ Томас Найгель: «Когда вы и ваш друг едите шоколадное мороженое, откуда вы можете знать, что он ощущает тот же вкус, что и вы? Вы можете попробовать его мороженое — но если на вкус оно такое же, как и ваше, это будет означать лишь то, что этот вкус для вас является таким же: вы не можете воспринимать вкус так же, как воспринимает его он». И далее: «Если мы будем продолжать задавать подобные вопросы достаточно последовательно, то мы можем продвинуться от умеренного и безопасного скептицизма насчет того, будет ли вкус шоколадного мороженого одинаковым для вас и вашего друга, к гораздо более радикальному скептицизму о том, имеется ли вообще хоть какое-то сходство между вашим и его восприятием …».

«Откуда вы вообще можете знать, что ваш друг обладает сознанием? Откуда вы можете знать, что существуют и другие умы помимо вашего собственного? Единственный пример, когда вы сможете наблюдать непосредственно связь между умом, поведением, анатомией и физическими обстоятельствами, будет вашим собственным», — пишет Найгель.

Эта штука известна как «проблема других умов». Есть ли вообще другие умы?

Проблема эта довольно упрямая, так как, безусловно, другие умы существуют. Если бы вы так не думали, вы бы не потрудились читать эту книгу.

Но на самом деле интересно не то, существуют ли другие умы — они существуют. Интересно то, что хотя философы обсуждают эту проблему сотни лет, они все еще не пришли к убедительному логическому подтверждению, которое позволило бы доказать: да, другие умы есть. Небольшая упрямая и в основном молодая группа философов постоянно поддерживает идеи солипсизма, которые заключаются в том, что человек — один: «Есть только я». Что, конечно, является чушью. «Если бы я был солипсистом, я, скорее всего, не писал бы эту книгу, так как я не поверил бы, что существует тот, кто может ее прочитать», — пишет Найгель.

Проблема существования других умов тесно соотносится с проблемой существования внешнего мира. Как мы можем утверждать, что он есть? Датский философ Петер Цинкернагель решает эту проблему, указывая: мы не можем говорить, что внешней реальности нет: язык полностью разрушается, если мы предположим, что языку не о чем будет говорить».