Шалва Амонашвили - Как живете, дети?

— Ну как, Кетино, нравится тебе этот журнал? Ты забери его себе, он мне не нужен, а наш разговор перенесем на завтра, хорошо? Только прошу тебя, не думай об отце плохо, наверное, он сам жалеет о происшедшем... Будь к нему великодушна, договорились?..

...Заходит Ника. Он скромный, застенчивый мальчик. Я все думаю, как вселить в него больше смелости, уверенности в себе.

— В чем дело, Ника?

— Хочу, чтобы Вы посоветовали мне...

— Что?

— Можно ли сделать доклад о моей собачке?

— А какие у тебя наблюдения?

— Знаете, она очень забавная, я многому ее научил!

— И ты можешь рассказать, как и чему учил свою собаку?

— Да.

— Слушай, это очень интересно! А что она умеет?

— Стоять на задних лапах, крутиться, умеет лаять, когда я моргаю ей глазом, из разных вещей может выбрать и принести мне то, что я скажу. Еще многое другое знает.

— Нельзя ли, чтобы ты сначала прочел свой доклад, а на другой день привел свою собачку и продемонстрировал всем, как она обучена?

— Приведу.

— А в докладе расскажи еще, как вы дружите.

— Ага! Когда мне принести доклад?

Беру календарь.

— Давай назначим твой доклад на 10 апреля, а 5 апреля ты мне покажешь его.

— А если не получится?

— Получится, увидишь, как всем будет интересно.

— Вы пока никому не скажете?

— Не скажу, пусть это будет нашим секретом, сюрпризом для ребят!

Ника доволен.

Он еще ни разу не выступал с докладом на наших семинарах. Я, конечно, сделаю все, чтобы он оказался в центре внимания товарищей.

За дверью шепчутся (по голосу узнаю) Магда и Гурам: «Сперва ты!» «Нет, входи ты, я потом!..»

И входит Гурам. Он по-прежнему опечален.

Недавно я предложил детям сочинение. «Самый родной мне человек». Побоялся дать им тему «Мой папа», чтобы не вызвать у некоторых ребятишек горьких переживаний. «Пишите о людях, которых вы больше всех любите!» — сказал я им.

Гурам написал следующее:

«Я видел во сне маму. Она была как розовое облако. Взяла меня на руки, и мы поплыли высоко-высоко. „Не бойся, — сказала она мне, — я ведь с тобой!“ Она отпустила меня, и мы полетели вниз. Я, конечно, испугался, но не подал виду, смеялся, смеялась и мама. Мы так легко и плавно опустились на землю, как на парашюте. Мама меня поцеловала и сказала: „Будь мужественным. Я хочу, чтобы ты стал летчиком!“ Не успел я ответить, как розовое облачко исчезло. „Мама!“ — закричал я и заплакал. Меня разбудил отец. „Не плачь, — сказал он. — Маму видел во сне? Расскажи, как это было!“ Но я не смог рассказать. Он меня успокоил, поцеловал. Я притворился, что сплю, а то, когда я не сплю, папа тоже не засыпает. А ему нужно рано вставать. Мама самый дорогой мне человек, и папа тоже».

На похороны мамы Гурама мы ходили всем классом, с цветами... Потом мальчик долго не приходил в себя, сидит на уроке и вдруг начинает молча плакать. Мы прерываем занятие, успокаиваем его... Со временем мальчик притих, и в нем вновь проснулась былая шаловливость. Он стал веселее, хотя время от времени грустил о матери. Я узнал, что отец собирается жениться, но боится, как это повлияет на сына, как он встретит новую маму.

— Входи, мальчик! Как жизнь?

— Хорошо!

— Хочешь конфету? Бери, пожалуйста, мне эти конфеты очень нравятся.

Берет конфету. Не знает, с чего начать, оглядывается вокруг.

— Знаешь, когда я смотрю на тебя, все думаю, каким ты становишься хорошим.

Но это его не воодушевляет.

— Приду потом! — и собирается уходить.

— Гурам, садись, пожалуйста, поближе и скажи мне откровенно, в чем дело.

— Мне тетя сказала, что папа хочет жениться...

Да, он действительно становится мужественным, учится владеть собой. Молодец, мальчик, с тобой можно говорить прямо, по-мужски, ты поймешь!

— Гурам, ты мне веришь, правда?

Он кивает головой.

— Я знаю, ты любишь папу... Знаю, как твой папа любит тебя, как он любит твою маму... Ему без нее трудно жить, и потому он хочет найти такого же друга, каким она была для него. И твой мужской долг, знаешь, в чем заключается?

Мальчик слушает внимательно.

— Помочь папе, вот в чем! Он же помогает тебе, заботится о тебе. Ты мужчина, ты ведь не такой уж маленький, чтобы не понять страданий отца... Ему нужна твоя помощь...

Мальчик не отвечает, но весь его вид выражает одно — «скажите скорее!».

— И вот мой тебе мужской совет... ты мужественный мальчик, потому я тебе об этом говорю: будь другом отцу, скажи ему так: «Папа, мне нужна мама, а тебе нужен друг... Женись, женись на такой женщине, какой была для нас мама!..» Ты можешь это сделать?

Кивает головой, говорит тихо: «Да!»

— Знаешь что, скажи эти слова мне, как будто я твой отец...

Вначале ему не удается сказать все в нужной интонации. Прошу повторить еще... еще... Объясняю, что в это время может переживать отец, узнав, что его Гурам — настоящий, заботливый, мужественный друг.

— Ты скажешь это сегодня же, правда?

И я вижу, чувствую, как у него стало легче на душе, он даже улыбается, кладет конфету в рот.

— Бери еще, угости товарищей!

Он берет еще пару конфет и убегает. А у меня в голове уже намечаются последующие действия: «Я помогу тебе, мальчик, влюбиться в новую маму, увидеть в ней черты своей настоящей матери... Я внушу тебе написать ей откровение — какой ты шалун, как ты любил маму, какая она была. Внушу тебе передать это откровение, запечатанное в пакет, новой маме в первый же день, как она войдет в ваш дом... А дальше? Дальше — она будет отдавать тебе всю душу, но станет и требовательной, чтобы ты рос именно таким, каким хотела вырастить тебя настоящая мама...»

Магда прерывает мои мысли. Веселая, радостная, с большими глазами... В прошлом она несколько раз заходила ко мне. «Нравится Вам эта картина? Вчера я нарисовала!» «Нет, не нравится, — говорил я ей откровенно. — Что за рисунок? Уродливое лицо. И вообще, зачем ты все время показываешь мне свои рисунки?» «Хочу стать художницей!» Я посоветовал ей писать рассказы, и она начала приносить мне уже книжки с собственными рассказами. «Ничего... умно», — говорил я девочке. А сегодня она кладет мне на стол три книжечки подряд.

— Написала новые рассказы. Еще никому не показывала. Вы первый.

— Спасибо за доверие... — и принимаюсь читать их.

А конфету из коробки она берет сама, лакомится и ждет, что я ей скажу.

Я же читаю и размышляю. «Так, значит, сначала ты хотела стать художницей... А теперь пишешь рассказы. Если я тебе посоветую писать стихи, ты будешь приносить мне стихи. О чем все это говорит? Не о том ли, что ты хочешь определиться в классе? Это стремление не плохое. Но что мне делать? Рассказы мне тоже не нравятся, они не понравятся и твоим одноклассникам. А тебе хочется определиться. На что же мне в тебе опереться? У тебя есть упорство, ты сообразительная, трудолюбивая, добрая, отзывчивая девочка... Пока, конечно, рано ставить диагноз о твоих профессиональных наклонностях, но не исключаю, что с твоим упорством и сообразительностью когда-нибудь ты станешь писательницей, может быть, математиком, химиком, историком... Но у тебя есть и организаторские способности...»