Люсьен Леви-Брюль - Первобытный менталитет

Последнее замечание отца-иезуита позволяет думать, что снами, которые надлежало безоговорочно «исполнить», были, как правило, сны больных или же такие сны, которые заставляли опасаться болезни. Имеющиеся в нашем распоряжении примеры чаще всего носят как раз такой характер. «Одной тяжело больной женщине в Оннонтаге приснилось, что ей нужно черное платье, чтобы излечиться. Однако поскольку жестокое избиение наших священников, которое совсем недавно учинили эти варвары, лишало их всякой надежды получить это платье от нас, они обратились к голландцам, и те за очень высокую цену продали им сутану несчастного отца Понсе, которую с него некоторое время назад сорвали анньенхронноны. Приписывая ей свое исцеление, эта женщина выражает желание хранить сутану всю свою жизнь… Прошлым летом одна женщина, не сумев найти в Квебеке французскую собаку, за которой она туда пришла, потому что один ее племянник видел ее во сне, совершила второе путешествие более чем в 400 лье сквозь снега, льды и по самым тяжелым дорогам для того, чтобы найти это животное, столь желанное там, куда его потом отправили» [50] Ibid., XLIII (1656–1657). p. 272. .

Случается, однако, что, хотя речь о болезни и не идет, сон все равно должен быть «приведен в исполнение». О многочисленных примерах такого рода сообщают сами иезуиты. Вот один из характерных. «Не так давно один человек из поселка Оиогоен увидел ночью во сне, как десять человек погрузились в замерзшую реку, войдя в нее через одну прорубь, а выйдя из другой. Проснувшись, он прежде всего устроил большой пир и пригласил на него десять своих друзей. Все они пришли и предались радости и развлечениям… Затем он рассказал им про свой сон, который, впрочем, их не удивил, поскольку в тот же час все десять вызвались его исполнить. Итак, пошли к реке, пробили лед и устроили две проруби на расстоянии пятнадцати шагов одна от другой. Ныряльщики разделись, и первый проложил путь остальным. Прыгнув в одну из прорубей, он благополучно вышел из другой; то же сделал и второй и остальные, до десятого, который расплатился за всех, так как не смог выбраться и бесславно погиб подо льдом» [51] Ibid., XLII (1655–1656). pp. 150–152. . Для того чтобы побудить десять друзей этого индейца так рисковать жизнью, нужно было, чтобы сон выражал «желание души», которому нельзя было не подчиниться под страхом самых больших несчастий. Однако нам не сообщают, что этот индеец уже был болен.

Это замечание справедливо и в отношении тех снов, которые особенно интересуют миссионеров. Как и банту, о которых речь уже шла, индейцы решались обращаться в христианство лишь тогда, когда им снилось, что они это сделали, или, по крайней мере, когда во сне им давался такой совет. «Я совсем готов принять веру и стать христианином, хотя я и побаиваюсь, — так говорил нам один из этих несчастных невольников Сатаны, — потому что мой сон велел мне это сделать». И действительно, им ничто не кажется трудным, когда следует подчиниться сну» [52] Ibid., XXIII (1642); XLI (1653–1654). p. 142; LVII (1672–1673). pp. 194–195. .

Здесь обнаруживается последняя трудность, на которую, по-видимому, отцы-иезуиты не обращали внимания. Что же такое, в самом деле, эта душа, дающая во сне знать о своих требованиях, желания которой — это приказы, и выполнить их следует любой ценой? Термин «душа» весьма расплывчат. Может ли он иметь один и тот же смысл в сознании иезуитов и в коллективных представлениях индейцев? Последние, как нам говорят, допускают существование по крайней мере двух «душ» у каждого человека. Одна очень похожа на некий жизненный принцип, и ее судьба следует за судьбой тела, другая же в течение жизни обитает в теле, но покидает его в момент смерти. Она существовала до тела и она переживает его. Между этой второй душой, гостьей тела, от которой зависит благополучие и сама жизнь человека во время его нынешнего существования, и опекающим его духом ( génie tutélaire ), его ангелом-хранителем, его личным ту god , по выражению Powell’a, его защитником, или его индивидуальным тотемом существует сопричастность, которую наблюдателям никогда не удавалось прояснить и которая, без сомнения, и не должна стать ясной. Эта тесная сопричастность, возможно, не доходит до слияния, до идентичности двух существ [53] Дюркгейм, долгое время исследовавший понятие о душе в австралийских обществах, видит в ней одновременно и индивидуальный принцип, и клановый тотем. Он приходит к заключению, что «душа, как правило, есть не что иное, как тотемический принцип, воплощенный в каждом индивидууме… Он необходимо делится и раскалывается между ними. И каждый из этих фрагментов есть душа». С другой стороны, «идея тотема и идея предка настолько близки друг другу, что иногда их, видимо, смешивают…» «А если предок в этом смысле совпадает с тотемическим существом, то не может быть по-другому и с индивидуальной душой, находящейся столь близко к душе предка» (Les formes élémentaires de la vie religieuse. pp. 355–367). . Но эта сопричастность, тем не менее, такова, что индеец чувствует себя целиком в зависимости от этого genius , который в любой момент может сделать его счастливым либо несчастным. Нет большего несчастья, чем навлечь на себя его немилость. Если индеец оттолкнет его от себя, он, безусловно, умрет.

Допустим, что сон является выражением воли genius ’а: сразу же получают самое естественное объяснение те почтение, страх, потребность немедленного послушания, которые столь поразительно проявляются у индейцев. Исполнить приказание сна — это для них в самом деле вопрос жизни и смерти. Если какой-то человек отказывается дать или сделать другому то, что его genius во сне потребовал от него дать и сделать, то этим самым он действительно совершает своего рода убийство.

Впрочем, на деле терминология отцов-иезуитов весьма расплывчата; бывает, что в их рассказах индивидуальный тотем индейца не отличается от его души. Об этом ясно говорит Шарлевуа: «В Акадии вольному не отказывают ни в одной просьбе, потому что в таком состоянии его желания — это распоряжения опекающего его духа» ( génie tutélaire ) [54] P. F. X. de Charlevoix. Journal d’un voyage dans l’Amérique septentrionale, III. p. 367. .

В очень многих случаях болезнь — это знак, сообщающий индейцу, что его дух-покровитель настроен против него или недоволен им из-за того, что одно из его желаний не удовлетворено, и что он грозит покинуть индейца, а это вызвало бы его смерть. Как узнать, каково что желание, и что могло бы удовлетворить genius ? Сказать это может только он сам, и он даст знать об этом через сон, который надо будет обязательно исполнить. Эта гипотеза напрашивается с тем большим основанием, что своего духа-покровителя индеец впервые замечает через видение или во сне, спонтанном или вызванном нарочно. Другого способа узнать его нет. Индеец, следовательно, совершенно готов верить, что сны, по крайней мере некоторые сны, это сообщения, сделанные ему его genius . Это станет обычным способом добиться откровений, а ведь известно, что отношения между индейцем и его индивидуальным тотемом постоянны. «Он должен чтить его, следовать его мнению, заслужить его расположение, питать к нему полное доверие и опасаться последствий его гнева, если он не выполнит по отношению к нему своих обязанностей» [55] Ibid., III. pp. 346–347. .