Том Райт - День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия

Что если это правда? Что если Творец создал мир от избытка щедрой любви, а избыток жертвенной любви Сына, идущего на крест, есть верное и точное самовыражение любви Божьей к миру, который радикально испорчен? И тогда мы можем сказать: как стоны Духа в Римлянам 8:26–27 есть то, что свойственно Богу – он и присутствует в самой глубине боли этого мира, и превосходит ее, но испытывает сердца, – так и вопль отчаяния на кресте мог показывать, что значит быть Богом, Богом щедрой любви. Не указывает ли это на Троицу как на преизбыток творческой любви? Разумеется, подобно всем прочим попыткам говорить о Боге мудро и истинно, эти слова далеки от реальности. Но если мы будем строить нашу большую картину, включив в нее представления Павла о Божьем Присутствии и действии в мире, перед нами по меньшей мере откроется эта возможность. Если серьезное чтение Евангелий поможет нам лучше читать Павла (а именно это я и пытаюсь показать в данной книге), то, быть может, в этом Павел поможет нам лучше понять одно из самых трудных мест в Евангелиях.

Но все это заставляет нас обратиться к одному отрывку, тоже в Послании к Римлянам, который многие толкователи считают самым главным христианским текстом о смысле креста. Что говорит Павел в 3-й главе этого Послания?

Настало время вернуться к отрывку, в котором многие толкователи Павла находят богословие «искупления» и вокруг которого не затихают споры. Насыщенный маленький абзац, известный нам как Римлянам 3:21–26, – это, как принято думать, само пульсирующее сердце глав 1–4 как целого. Попросите любого проповедника или преподавателя библейской школы разъяснить вам смысл креста, и они рано или поздно обратятся к данному тексту. Это непростой отрывок – отчасти потому, что Павел вложил так много смыслов в немного слов, а отчасти потому, что каждая фраза и почти каждое слово вызывало тут споры, которые длились многие годы. Но у нас нет другого выхода: запасемся терпением и будем работать с этим текстом, неуклонно продвигаясь вперед.

Поскольку мой собственный перевод может отражать мои собственные мысли, тут я буду использовать Новый пересмотренный стандартный перевод (New Revised Standard Version, NRSV). (Разумеется, существует масса доступных переводов, но тут с NRSV у нас будет меньше всего проблем.) Я выделил стихи 24–26, где находятся самые важные фразы:

Но теперь, помимо Закона, явлена праведность Божия, о которой свидетельствуют Закон и Пророки, – праведность Божия чрез веру в Иисуса Христа для всех верующих. Ибо нет различия, поскольку все согрешили и лишены славы Божией, будучи оправдываемы даром, по Его благодати, чрез искупление, которое во Христе Иисусе. Его поставил Бог как жертву искупления кровью Его чрез веру. Он сделал это, чтобы показать праведность Его, потому что, по долготерпению Божию, Он прощает прошлые грехи – чтобы показать в настоящее время, что Он праведен и оправдывает верующего в Иисуса .

Это трудный отрывок, но я думаю, что мы в хорошем положении и можем свежим взглядом посмотреть на то, что тут говорит Павел, опираясь на изложенные выше в данной книге аргументы. У меня есть, среди прочих, две причины так думать.

Во-первых, то, что я утверждал выше, имеет прямое отношение к данному отрывку. Я пытался доказать, что в центре представлений первых христиан о смерти Иисуса стоял Песах, а потому история Исхода, которая повторилась заново как освобождение, а одновременно как великий уникальный момент «прощения грехов». Хотя Павел тут говорит на особом языке, общая картина – Пасха и искупление, возобновление завета, прощение грехов, очищение от нечистоты – остается такой же. Это позволяет нам понять не только то, что именно говорит Павел в таком сжатом виде, но также почему эта формулировка могла возникнуть уже в самом начале христианского движения. Это уникальный отрывок, но он кратко и по-своему передает такое понимание креста, которое было характерно для первого поколения христиан.

Во-вторых, существует свежий и убедительный подход к прочтению Римлянам 1–4 как целого, позволяющий уловить смысл этого отрывка, который, как показывает структура раздела, стоит в самом центре всей аргументации. Тут обычно видели жизненно важный ход в неверной истории – в истории, в очередной раз, «договора дел», которая в общих чертах выглядит так: люди согрешили, Бог наказал Иисуса, людей не наказывают. Тут не хватает некоторых элементов, которые жизненно важны для Павла и о которых он долго говорит в 1:18–3:20 и в главе 4, большом отрывке, куда входит и этот краткий текст. Стоит нам понять более широкую историю, которую рассказывает Павел, а не ту историю, которую нашли тут некоторые группы христиан, и эти важные стихи обретут новую жизнь.

Прежде всего, это такой элемент, как завет . Призвание Израиля, с одной стороны (2:17–20), и обетования Божьи Аврааму, с другой (глава 4), – две эти темы соединились в том, что совершил Мессия Израиля. Таким образом, Мессия стал выражением как Божьей верности Израилю, так и ответной верности Израиля Богу. Один важнейший библейский термин указывает и на Божью верность завету, и на статус члена народа завета – это tsedaqah , а по-гречески dikaiosynē ; его постоянно (и это затемняет смысл сказанного) переводят как «праведность», «правда» или «справедливость». Это слово в той или иной форме появляется не менее семи раз в Римлянам 3:21–26, чаще, чем любое другое слово (включая «Бог» и «Иисус»), если исключить определенный артикль.

Кроме того, тут есть культовый элемент. Падение человечества началось с идолопоклонства , неправильного поклонения. Это подчеркивает текст 1:18–23 еще до упоминания самого греха. Люди в целом «променяли славу нетленного Бога на подобие образа тленного человека, и птиц, и четвероногих и пресмыкающихся» (1:23). Израиль, в частности, совершил это, когда сделал золотого тельца и поклонился ему в тот самый момент, когда народ должен был бы готовиться предстать перед скинией и славным Присутствием Божьим; слова Павла тут перекликаются с Псалмом 105:20, где вспоминается этот инцидент. Авраам же воздал Богу славу, поверив в его, казалось бы, невыполнимые обетования (4:20–21). Идолопоклонство и порождаемый им грех – вот те предметы, к которым обращается Павел в самом центре своего отрывка.

Две эти темы, завет и культ, стоят рядом. Это естественно. Бог установил завет с Авраамом и его потомками, и именно потому он драматически участвует в событиях Исхода, которые непосредственно ведут к созданию скинии, а затем заменившего ее Храма. Важнейшим объектом культа был Ковчег завета, над крышкой которого Бог встречался со своим народом, даруя, через «кровь завета», очищение, чтобы его святое Присутствие могло обитать с народом и чтобы его представитель, первосвященник, мог входить в его святое Присутствие. Это повторялось на каждый День искупления. По-гречески крышка Ковчега называлась hilastērion , и это, быть может, важнейшее слово всего отрывка, оно тесно ассоциируется с «кровью» – в данном случае с кровью Иисуса. Сейчас мы все это внимательно рассмотрим.