Франко Нембрини - От отца к сыну. Как передать ребенку христианские ценности

Не понимаю, почему сегодняшние мамы склонны считать, будто бы провести время с родителями менее важно, чем пойти в школу. Я ничего не имею против школы, поймите меня правильно, я сам учитель, да еще из тех, кто пойдет на работу даже с температурой 40°. Но у родителей бывает такое отношение к школе, которое способно вызвать у ребенка лишь отторжение. Смертельно уставший, он возвращается после уроков домой (представьте себе, каково ему сидеть пять часов подряд за партой, слушая господ и дам, рассказывающих о совершенно неинтересных вещах), он голоден как волк (буфет-автомат, как назло, сломался). Бросает рюкзачок в прихожей на пол: «Мам, привет!» И в ответ неизменное: «Положи рюкзак куда следует!» Потом ты ставишь перед ним тарелку спагетти, он набрасывается на еду, но, не успев поднести вилку ко рту, слышит: «Как дела в школе?» После такого хочется пустить пулю в лоб! А какое еще желание может возникнуть у подростка, если он каждый божий день, не успев взяться за ложку, уже слышит: «Как дела сегодня в школе?» Любой нормальный школьник ответит: «Никак». И школа для него – «ничто».

Я говорю об этом полушутя, но здесь действительно встают определенные вопросы психологического и духовного плана. Дай ему проглотить хотя бы три вилки спагетти, а после посмотри в глаза и задай вопрос: «Как прошел вчерашний вечер, вы с друзьями хорошо провели время?» Это же совсем другое дело! Так он поймет, что речь идет о его судьбе, о его счастье. И если у вас завяжется разговор, то потом ему, возможно, станет легче говорить и о школьных делах. Ведь это так просто! А если ты будешь непрестанно донимать его темой, которая ему ненавистна, она встанет между вами как стена. И тебе нелегко будет выпытать у ребенка, какие вопросы на самом деле его волнуют, что его беспокоит, что ему нравится и чего он не приемлет. Он будет чувствовать себя чужим, будет настроен враждебно и ничего не захочет рассказывать. А потом мы жалуемся, что дети не делятся с нами своей жизнью… Делая акцент на вещах, которые того не стоят, мы сами создаем пропасть, отделяющую нас от них.

В итоге решающее значение приобретает личное свидетельство. Мне мои дети прощают даже то, что меня никогда нет дома. Раньше я проводил с семьей два вечера в неделю, а теперь меня не бывает и по воскресеньям, сейчас объясню почему. Но, мне кажется, мои дети вовсе не нуждаются в том, чтобы я постоянно был с ними. Во-первых, потому, что без меня они быстрее взрослеют; во-вторых, таким образом обретает еще большую ценность время, проведенное вместе, и происходят удивительные вещи.

А с воскресеньями случилось вот что. Года два назад субботним вечером один из моих сыновей сказал мне: «Папа, это несправедливо – ты разъезжаешь по всей Италии и читаешь лекции о Данте, но мне никогда ничего о нем не рассказывал!» А в понедельник ему предстоял опрос по творчеству Данте. Совесть заставила меня признать: «Это правда. Завтра вечером я дома, давай почитаем Данте вместе». В итоге собрались: он, старший брат и двое соседских мальчиков. Я объяснил им первую песнь «Ада» так же, как объясняю своим ученикам в школе. Всем понравилось, и меня попросили продолжать. С тех пор каждое воскресенье мы с детьми и их друзьями встречаемся по вечерам, читаем Данте и Леопарди, смотрим фильмы; либо приглашаем кого-нибудь из журналистов и просим рассказать о войне в Израиле. Две или три недели назад мы читали пятую песнь «Ада», повествование о Паоло и Франческе. Собралось около двухсот пятидесяти ребят – да-да, вместо того чтобы искать развлечения на дискотеке или в наркотиках, они приходят поговорить о Данте. Мы обошли все мыслимые и немыслимые дома в поисках вместительного зала… Теперь устроились в одной школе, так как нигде больше не помещаемся.

Это значит, что сегодня возможности воспитания велики, как, может быть, никогда ранее. Современные ребята всеми силами стараются ухватиться за каждый фрагмент, несущий в себе новизну, воодушевление, красоту! И делятся обретенным друг с другом – слух о наших встречах передавался от приятеля к приятелю, от девушки одного к двоюродному брату другого и племяннику третьего. Собираются не только школьники, но уже и работающие люди. Когда настоящий взрослый проявляет себя, рождается феномен воспитания.

И еще. Детей нужно вести за собой. Суть не в том, чтобы рассказать, а в том, чтобы показать. И тогда, если ты отправляешься в Сьерра-Леоне, берешь их с собой. На Рождество я поехал в Сьерра-Леоне вместе с женой и детьми. Это стоило нам всех сбережений, и даже пришлось занимать, но ради этой поездки можно было просить подаяния на улице с протянутой рукой, потому что десять дней, проведенные с детьми в Сьерра-Леоне, были фантастическими. Они допытывались: «Почему тебя так тянет в Сьерра-Леоне? Разве у тебя мало забот здесь?» – «А что, по-вашему, я должен был ответить отцу Бертону? – спрашивал я у них. – Ведь он пришел ко мне, посмотрел мне в глаза и сказал: „Ты же поможешь мне?“ Как я мог ему отказать? Ребята, ну мог ли я ответить ему „нет“?» В итоге я повез их с собой.

И теперь моя семья уже не та, что была раньше, – мы изменились после Сьерра-Леоне. Мы стали иначе смотреть на самих себя. В период пребывания там я ни о чем с ними не говорил. Только сказал: «Смотрите вокруг, потом обсудим». Когда мы вернулись, отношения полностью изменились. Они смотрели вокруг, они все видели, они разделили со мной ответственность, которую я взял на себя. Теперь, когда меня десять вечеров подряд нет дома, они понимают почему и, вместо того чтобы огорчаться, всячески меня поддерживают. Например, звонят и спрашивают: «Как прошел вечер? Как ты там? Будь осторожен за рулем!» И это великолепно! Нужно просто сопровождать их, чтобы они увидели то же, что видишь ты.

Говоря о воспитании, я могу лишь пересказать некоторые эпизоды, факты, благодаря которым, как мне кажется, я понял, о чем идет речь. Но начать я должен с одной предпосылки: чтобы говорить о своем опыте отца и преподавателя, я должен исходить из своего опыта сына – ведь сам я был объектом воспитания, находясь рядом с моими папой и мамой.

Я четвертый из десяти детей. Образ отца, запечатлевшийся в моей памяти: он стоит на коленях посреди нашей с братьями спальни (нас было семь мальчиков и три девочки) и читает «Отче наш». Вот мой отец: человек, который смотрел на что-то более великое, чем он сам, и без лишних слов призывал нас последовать его примеру.

Когда я подрос и стал возвращаться домой поздно из-за множества разных дел, он всегда встречал меня; ни разу в жизни отец не пошел спать, не дождавшись последнего из возвращающихся домой сыновей. Иногда я приходил домой в два или три часа ночи и, чтобы он не очень сердился, предлагал ему: «Пап, давай прочитаем вместе молитву перед сном», – на что он отвечал: «Иди спать, бестолочь, тебе завтра на работу ни свет ни заря; я сам прочитаю за тебя молитву», – и в четвертый или пятый раз читал одну и ту же молитву – на этот раз за меня, чтобы я мог пойти отдыхать.