Серен Кьеркегор - Беседы и размышления

Нет, человек должен выбрать; так Бог остается не-поругаем, и так Он отечески заботится о человеке. Ведь если Бог снизошел до того, чтобы стать Тем, Кого можно выбрать, то человек должен выбрать – Бог не позволит глумиться над Собой. Поэтому если человек этот выбор не делает, он тем самым дерзко выбирает мир.

Человек должен выбрать между Богом и маммоной. Этого выбора нельзя избежать, здесь не может быть никакой отговорки, никакой вовеки. Никто не имеет права сказать: «Разве Бог и маммона не столь абсолютно различны, что можно в выборе объединить и то, и другое», – ведь это значит отказываться от выбора. Когда имеется выбор между одним и другим, желать выбрать то и другое означает как раз колебаться себе на погибель [57] Ср. Евр. 10:39. , игнорируя выбор. Никто не вправе сказать: «Можно выбрать немного маммоны и вместе с тем – Бога». Нет, о нет, это дерзкое богохульство – думать, что только тот, кто требует много денег, выбирает маммону. Ах, тот, кто требует грош без Бога, грош, который он будет иметь для себя, тот выбирает маммону. Достаточно гроша – выбор сделан, он выбрал маммону; то, что грош – это мало, ничего не меняет. Если бы некто отверг девушку и выбрал другую, и эта другая была бы ничто по сравнению с первой, которая была бы прекрасна как царица востока, разве же он не отверг бы тем самым первую девушку? Если бы некто на деньги, на которые он бы мог купить нечто высшее, купил бы игрушку, разве бы он тем самым не пренебрег бы тем, чтобы купить нечто высшее? Разве же может служить извинением то, что он вместо того, чтобы купить нечто высшее, купил то, что даже среди ничтожного – совершеннейшее ничто! Если кто-то не понимает этого, то потому, что он не хочет понять, что в мгновение выбора Бог присутствует – не для того, чтобы наблюдать, но – чтобы быть выбранным. Поэтому будет обманом, если кто-нибудь скажет, будто Бог так высок, что Он не присутствует как Тот, Кого можно выбрать, – ведь говорящий так упраздняет этим сам выбор. И если выбор упраздняется, если Бог не присутствует как Тот, Кого можно выбрать, тогда и маммону выбрать нельзя. Ведь именно в силу того, что Бог присутствует в выборе, возможен сам выбор: между Богом и маммоной. И присутствие Бога как выбираемого придает выбору серьезность перед лицом вечности; ведь никогда не будет забыто, с чем согласился человек, тем более – что он выбрал. Но речь, которая, говоря о том, что Бог высок, пожелала бы воспрепятствовать Богу стать Тем, Кого можно выбрать, – это богохульство, которое ищет вежливо отстранить Бога вместо того, чтобы смиренно принять с благодарностью то, что Бог желает, благородно желает признать всю, так сказать, затруднительность бытия Богом. Надеть на главу Ему терновый венец, плевать на Него – богохульство; но представлять Бога пребывающим так высоко, что Он становится ничего не значащей мнимостью, – тоже богохульство.

Итак, человек должен выбрать. Страшна борьба в человеческом сердце между Богом и миром; великолепна исполненная опасности возможность выбора; но какое тогда блаженство обещает правильный выбор, или – что то же самое – что должен человек выбрать? Он должен выбрать Царство Божие и правду Его. Для этого он должен оставить все, и совершенно не важно, будет ли это все миллионами или копейкой; ведь и тот, кто предпочтет копейку Богу, выберет маммону. Только когда человек, хотя он и трудится, и прядет, живет совсем как лилия, которая не трудится и не прядет; только когда человек, хотя он сеет, и жнет, и собирает в житницы, живет совсем как птица, которая не сеет, не жнет, не собирает в житницы, – только тогда человек не служит маммоне.

Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам.

Царство Божие – вот каково имя блаженства, которое обещано человеку; и перед величием этого имени бледнеет и гаснет вся тихая красота природы. Тогда как грусть, склоняясь, видит природу тонущей в тлении, очи веры взыскуют невидимого великолепия. Как Ной, спасенный, видел гибель мира, так грусть видит гибель видимого мира, видит, как все, жизнь чего сращена с видимым, тонет; но вера, спасенная, видит вечное и невидимое.

Ищите прежде Царства Божия – которое на небесах . Птица ничего не ищет; сколь далеко бы она ни летала, она ничего не ищет, она совершает перелеты и странствует, и самый дальний ее полет – перелет, а не поиск. Но тот, в чьей душе присутствует вечное, ищет и жаждет. И если он не обманут видимым, как бывает обманут тот, кто тень принимает за облик вещи; если он не обманут временным, как бывает обманут тот, кто всегда ждет завтра; если он не обманут промежуточным состоянием, как бывает обманут тот, кто задерживается в пути, – то он постоянно убеждается в том, что этому миру не утолить его тоску; и мир лишь своей недостаточностью помогает ему искать большего, искать вечного: Царства Божия, которое на небесах – в вышине, неведомой птице, ведь сколь бы высоко она ни летала, все же летает она под небесами. – Ищите прежде Царства Божия – которое внутрь вас есть [58] Лк. 17:21. . Цветок ничего не ищет, и чтобы ему получить что-то, это должно прийти к нему, и он ждет, но без тоски и без жажды. Но того, кого видимое не обмануло, одурманив; того, кого временное не усыпило однообразием; того, кого промежуточное состояние, дав простор мечтаниям, не пленило, – того не может удовлетворить этот мир; он скорбит в этом мире, и скорбь побуждает его бодрствовать и чаять иного, – лишь этим мир помогает ему – помогает ему искать вечного: Царства Божия, которое внутри человека. Цветок не ведает такого невидимого, сокровенного великолепия, ведь все, что в нем есть, он всегда тут же являет; почка стремительно лопается и являет великолепие, которому суждено увянуть столь же стремительно.

Ищите прежде Царства Божия. Здесь указан порядок, но этот порядок – обратный, ведь первым человеку предлагает себя как раз все видимое и тленное, и оно соблазняет и манит его, желая настолько пленить его, чтобы он лишь в последнюю очередь стал искать Царства Божия или же вовсе никогда не стал бы его искать. Но чтобы положить верное начало, нужно прежде искать Царства Божия, и значит, нужно дать миру утонуть. О, трудное начало! Мы не будем определенно указывать, что́ полагает начало земной жизни человека; она началась неприметно, и сам человек был избавлен труда полагать ей начало. Но жизнь для вечного начинается с того, чтобы прежде искать Царства Божия. Здесь нет времени скопить заранее денег, нет времени рассматривать этот вопрос, здесь нет времени отложить хотя бы копейку, ведь здесь начало полагается тем, чтобы прежде искать Царства Божия. Если бы кто-то знал, что ему надлежит каждое утро делать что-то определенное прежде всего остального, то для него не могло бы идти речи о том, чтобы сделать сначала что-то другое, ведь он понимал бы, что, даже если он сделает все то же самое позже, это будет неправильно, ведь это следует делать первым. Однако когда речь идет о земном деле, его, быть может, и возможно сделать в другое время дня; но искать Царства Божия можно, только если ищешь его прежде всего остального, иначе же совершенно невозможно его искать. Тот, кто станет пытаться делать это в другое время дня, в другой час, тот даже не положил начало исканию, ведь начало ему полагается тем, чтобы прежде искать Царства Божия. Тот, кто не ищет Царства Божия прежде всего остального, тот вовсе его не ищет, – не важно, совершенно неважно, ищет ли он копейку или же миллионы.