Грэм Харви - Секс, еда и незнакомцы

Нередко понятие гибридности теряет всякую силу в голословных утверждениях, согласно которым представители той или иной религиозной группы считают «другие культуры» «духовным супермаркетом». Даже оставляя в стороне ложное, но настойчивое требование категориальной независимости религии и экономики, метафора супермаркета неудачна прежде всего потому, что неадекватно воспроизводит привычки покупателей.

Действительно, факт состоит в том, что некоторые язычники, участвующие в церемониях очищения в «парных», также отмечают календарные праздники Северо-Западной Европы, создают ритуальное пространство, опираясь на ритуальные сценарии XIX века, играют на диджериду, почитают или призывают греческих, римских, «кельтских» и других богов и по-другому сплавляют воедино практики (performative materials) из разнородных источников. Однако, подобно визиту в супермаркет, существуют базовые факторы, определяющие и придающие смысл сделанному людьми выбору. Подобно тому, как случайные вещи могут оказаться в тележке из?за вездесущего мощного давления рекламы, так и новые идеи могут входить в репертуар язычников, потому что друг или книга предложили возможный эксперимент.

Тем не менее в целом люди покупают вещи, которые, как они уже знают, отвечают их образу жизни и вкусам или их планам на определенное меню. Конечно, они могут есть итальянскую пиццу и пить немецкое пиво, слушая американскую музыку. Сплавление или эклектика для современной культуры общее место. В ядре язычества или его субтрадиций – например, друидизм, германское язычество (Heathenry), масонство (the Craft) – есть несколько ключевых тем, определяющих понимание того, что созвучно и что способствует жизни и ритуалам. Эти темы включают в себя духовность мира сего или «почитание природы», прославление (обычно молчаливое, иногда экстатическое) телесности и поощрение участия. Для язычников вполне возможно обращаться к мертвым как на данный момент ушедшим в другой мир – но те же язычники будут о некоторых умерших говорить как о переродившихся или слившихся с космосом.

Подобным образом язычники могут говорить о «духах» и даже настаивать на том, что намерение (понимаемое как внутренний ментальный акт) предшествует действию. Этим дискурсам также соответствуют физические и телесные действия: духи существуют в качестве деревьев или статуй божеств, а намерение не имеет значения, если не реализуется. Некоторые языческие мероприятия открыты для всех желающих, но даже зарегистрированные в США языческие «церкви» и «конгрегации» обычно имеют больше степеней включенности, чем институты с такими же названиями. В этом и многих других случаях имплицитные и освоенные знания лежат в основании того выбора, который делают отдельные язычники (индивиды или группы), когда оформляют свои праздники, учение и традиции.

Вдобавок к тому возражению, что метафоре «духовного супермаркета» не удается ухватить предсуществующие условия в качестве предпосылок покупательского поведения, она представляет религии как отличные от всякой другой деятельности, имеющей место в рамках модерна. Что именно в религии заставляет некоторых наблюдателей считать эклектизм (если он имеет место) неуместным в религиях? Повторимся, представление о границах между религиями и между религией и остальной культурой очевидно. Кроме того, разговоры о «супермаркете» любопытным образом оторваны от исследований культур дарообмена (см.: Мосс 2011), которые в целом выявляют повсеместность обмена и межкультурных заимствований или сплавов. Подобно тому как исследования живой религии показывают, что «синкретизм» маркирует что-то настолько обычное, что об этом и говорить неинтересно (за исключением тех, кто представляет себе религии иначе), они же могут помочь нам уйти от неадекватной полемики по поводу супермаркетов. Мы не пытаемся запретить критику того, каким образом люди заимствуют и адаптируют, как не поощряем мы и воровство в супермаркетах. Наша цель – указать, что не всякое обучение является присвоением (неправильно понятого к тому же).

С поразительной настойчивостью к ученым, приобретшим известность благодаря их интересу к язычеству, обращаются печатные и не только СМИ с вопросами, в которых проговаривается традиция: ведьмы пользуются черной магией, чтобы вредить другим? Связано ли использование омелы в рождественских украшениях с древними друидскими ритуалами плодородия? Все ли почитатели Одина и Тора расисты? Как и в случае с другими традициями, подобные вопросы задаются с некоторой периодичностью в рамках годичного цикла. В середине зимы и лета наступает время забавных историй о друидах, предпочтительно в белых одеждах в Стоунхендже, или других кругах камней, желательно украшенных таинственным растительным орнаментом. Первого мая и в Хэллоуин всех интересует зловредное ведовство в диких лесах и пригородных садах. День святого Георгия дает возможность обсудить скандинавские, германские и саксонские корни религии.

Легко писать пасквили о навязчивых идеях медиа, но предпочтения ученых не менее предсказуемы и огорчительны. Язычество, как они регулярно утверждают, не является религией, поскольку оно слишком новое и слишком разнообразное. У него нет должной традиции, властных авторитетов, текста или вероучения. Присущий ему индивидуализм позволяет определить его как «духовность», а не «религию». Эрвьё-Леже предполагает, что

не существует религии без эксплицитного, полуэксплицитного или имплицитного провозглашения власти традиции, служащего поддержанию практики веры. В рамках такого подхода «религиозными» именуются все формы веры, подтверждающие сами себя, в первую очередь на основании того, что они претендуют на принадлежность к наследию веры (Hervieu-Leger 2008:256).

Оставив в стороне проблематичное утверждение о том, что религиозные люди должны «верить», а не экспериментировать и верифицировать (высказанное ею тремя страницами выше при определении «веры» как приватной ненаучной формы эмпиризма), отметим, что этот тезис предполагает, будто религии начинаются, когда люди взывают к традиции или наследию. Язычники часто говорят о течениях внутри этого движения как о «путях», а не «деноминациях». То есть это не институты, снабженные постоянными ярлыками, но путешествия по следам других. Они являются традициями или наследием – и это так, даже если язычники не ссылаются на авторитетные источники [этой традиции], моложе ХХ века.

Нетрудно найти примеры того, как язычники намеренно и осознанно занимаются измышлениями, в том числе в цитируемых ими источниках. Знание о том, что Иоло Моргануг (Iolo Morganwg) пришел к своей друидской премудрости в тюрьме в 1786 году, не помешало язычникам-друидам основывать на его работе публичные церемонии «Трон барда» (Harvey 2012a). Более радикальные формы изобретательства включают в себя ритуалы Стар Трек, да и представление о том, что «ведьмы», преследуемые в ранненововременной Европе, принадлежали к языческому культу плодородия (Harvey 2007).