Грэм Харви - Секс, еда и незнакомцы

Глава 3 основывалась на тезисе, что если христианство исчерпывается исключительно верованиями, то оно уникально. А если оно уникально, значит, либо это единственная религия, либо вовсе не религия. Следовательно, либо действительным предметом религиоведения является христианство и те явления, которые ему уподобились (протестантский буддизм, протестантское язычество и т. п.), либо христианство следует просто игнорировать. Однако настоящая глава такой взгляд опровергает и демонстрирует, что в реальности христианство не исчерпывается верованиями. По меньшей мере оно не исчерпывается верой как внутренним, личным, индивидуальным опытом принятия некой истины. Разновидности христианства (и схожие традиции, испытавшие влияние протестантизма) могут делать акцент на вере и таким образом. Однако даже и они связаны не столько с верой, сколько с действом (performing) утверждения, верности и свидетельства. Иными словами, они имеют отношение к публичному исповеданию веры, к отношениям доверия. Это поиск большей близости с другими. Это упорядоченный способ поведения среди других, с которыми хочется соединиться, в отличие от тех, чье поведение кажется иным.

Христианство как образ жизни или даже набор действий (performances) выглядит иначе, если к нему подходить не как к системе верований, имеющих источником авторитетные тексты и учителей, а как к чему-то, что в большей степени похоже на другие религии. Живое христианство может, как и другие религии, изучаться как телесное, пространственное, деятельностное (performative), материальное и пронизанное отношениями поведение. Такое христианство – плюральный (если не плюралистичный) феномен. Подобно тому как некоторые разновидности иудаизма не принимаются за иудаизм некоторыми иудеями, некоторые виды христианства кажутся чрезвычайно странными с неких привилегированных внутри самого христианства позиций. Что нам необходимо, так это приложить усилия и прекратить воспринимать привилегированные позиции так, как если бы они предлагали объективную, неопровержимую, универсальную и неизменно корректную точку зрения. К каким бы негативным последствиям не привело признание христианства вероучением, а веры в трансцендентное – определяющим для религии, практикам научного исследования более всего навредило нелепое подражательство предположительно объективному божеству. Наше взаимодействие с локальными сообществами, которое наращивает близость и исключает незнакомцев, которое способствует распространению и проверке (словесно или церемониально) воображаемых возможностей, предоставляет важные данные для дальнейшего обсуждения, построения и проверки теорий.

Волнующий аспект будущего проекта – увидеть, что же случится, если мы перестанем использовать ошибочную модель христианства не только в качестве шаблона для представления религии или религий, но и в качестве шаблона для научной практики. Слишком многие из нас являются «верующими в веру» (Latour 2010), но ведем себя мы по-разному. Исследования живого христианства показывают, сколь драматичными и впечатляющими могут быть результаты. И это не только значит, что мы можем экспериментировать с изучением христианства через призму дхармы, дин, галаха или табу , но и то, что христианство может обернуться еще одним «где-то там». Происходящая в его рамках теоретизация дисциплинарной взаимосвязанности в многовидовом мире может пролить свет и на соседние религии.

Религия сформировалась в материальном мире связей. Недавний эксперимент человека по сверхотделению мог увести исследователей религии в ложную сторону, но нельзя сказать, чтобы он разительно изменил траекторию самой практики религии. Вероятно, наилучшим образом религии наблюдаются в коллективных ритуалах, и как различные формы сопротивления модерну, и как многообразные способы ему соответствовать. Элементы религии, связанные с обучением одних людей другими, возникают с необходимостью, поскольку человек должен быть оформлен и реформирован, чтобы соответствовать тому образу, который локально воспринимается как должный. Именно так создаются личности и сообщества. Но ритуалы и практики обучения не должны исследоваться в изоляции от повседневной жизни. Подобно тому как жизнь не может быть разделена на светскую и духовную фазы, религия распределена по всей деятельности людей. Она интегрирована в повседневные взаимодействия людей в многовидовом материальном мире связей.

Понимание религии в значительной степени усложняется тем, что мы запутались, в какой же именно модерности живем. По сути, никогда не существовало чистой модерности и мы никогда не были полностью современными. Мы, впрочем, очень старались. Подобным образом мы никогда не были полностью расколдованными, но поддались частной разновидности рационализма. Мы вообразили себя оторванными от собственных тел, сообществ и мест. Это справедливо и для людей в целом, но есть некоторые сугубо академические фантазии, укорененные в этой общей верности частным разновидностям модернизма. Слишком часто мы, ученые, приписывали себе объективность, претендовали на возможность анализировать объекты (личности, материальные артефакты или внутренний мир), не будучи при этом вовлечены во взаимодействия и взаимосвязи с ними. В реальности невозможно избежать соучастия или взаимодействия. Наши усилия, направленные на объективацию и нормализацию мира, в то же время предполагают подавление нашей включенности в связи. Воображая возможную отделенность, мы отчасти делаем ее телесной и пространственной. Мы проводим исследования и преподаем, стараясь навязать выдуманный модерновый мир соучастному и материальному миру близости и связей. Тем самым мы исследуем только фрагмент реального мира. Во многом мы исследуем измышления нашего модернового разума.

Исследование двойной фикции – наших вымыслов по поводу выдуманной реальности – не требует от нас преодоления ограничений, свойственных каждой конкретной точке зрения. Риторику, к которой обычно обращаются религиоведы с тем, чтобы отличить себя от теологов, кажется, проще заявить, чем освоить. Вера, субъективность, внутренние персональные переживания и другие моменты, приобретшие особое значение во время Реформации и в раннем Новом времени, продолжают оформлять преподавание и исследования, вне зависимости от того, где или среди кого мы работаем. Эта критика хорошо известна, но воспроизводится снова и снова, поскольку удовлетворительное решение так и не было достигнуто. Закрытие кафедр религиоведения (religious studies), существовавших под разными названиями, лишь уменьшает количество ученых, стремящихся понять и обсудить, что «религия» значит в современном мире. Несмотря на разглагольствования тех, кому так и не удалось осознать, что их секуляризм в значительной степени является продуктом перестройки мира в эпоху Реформации, самые разные явления успешно маркируются как религия. Есть нечто, что нуждается в определении и обсуждении, коль скоро люди утверждают, что идентифицируют себя с религией, а также с этносом, гендером, возрастом, политической программой и т. д.