Иоанн Сан-Францисский (Шаховской) - Время веры

Все тут характерно для Суворова, любившего Церковь… Интересно еще и следующее место из воспоминаний Армфельдта:

«Третьего дня мы обедали у старика (т. е. у Суворова)… Между многими странностями, которые он говорил, было однако же и много удивительных слов и выражений… Когда мы встали из-за стола, он сказал: „Господа, не английские деньги, не русские штыки, не австрийская кавалерия и тактика, не Суворов водворят порядок и одержат победы с желанными последствиями, а справедливость, бескорыстие, которое внесут в политику, прямота благородства и порядочности, привлекающие сердца — вот чем можно достигнуть всего“»… Разве нельзя эти слова Суворова повторить в наши дни? Вера в Бога не только не расслабляла Суворова, но она-то и давала ему силы быть бесстрашным и нравственным человеком, воином-христианином — Суворовым.

Семейная жизнь Суворова сложилась несчастливо… Жена его не понимала и не жила его интересами. Со своей стороны, он делал, что мог, для достижения мира в семье. После одной из сильных размолвок, «как человек искренне религиозный», пишет его биограф Петрушевский, материалом которого я пользуюсь, — «Суворов прибегнул к посредничеству Церкви. В это время он находился на службе в Астрахани. По заранее сделанному соглашению, он явился в церковь одного из пригородных сел, одетый в простой солдатский мундир; жена его — в простом платье (Суворов понимал, что пред Богом — украшения человеческие — мишура); находилось тут и несколько близких им лиц. В церкви произошло нечто вроде публичного покаяния»; муж и жена со слезами, просили друг у друга, а потом у Бога прощения; священник прочитал им разрешительную молитву и затем отслужил литургию, во время которой покаявшиеся причастились Св. Тайн…

«Живя в Комюнегарде, Суворов оставил по себе память и заботами о православной церкви; он выписывал из Петербурга регента обучать тамошний хор; накупил разных вещей на несколько сот рублей».

Вставал Суворов за 2 часа до рассвета, «пил чай, обливался водой, и на рассвете шел в церковь, где стоял утреню и обедню, причем читал и пел. Обед подавался в 7 часов. После обеда Суворов спал, потом обмывался; в свое время шел к вечерне, после того обмывался опять и ложился спать»… Забота о чистоте физической у Суворова сочеталась с постоянной заботой о чистоте душевной… Он хранил свою совесть и мир сердца среди всех военных бурь, трудностей гражданских и придворных.

В наши дни особенно интересно отметить, каковы были в 18-ом веке отношения между русскими войсками и населением иностранного, этими войсками занятого государства.

«Суворов и русские войска представляли собою в Италии явление необычное, не такое, как соседи итальянцев, французы… О Суворове давно говорили и писали; его военные подвиги отличались блеском… и могучее южное воображение рисовало его образ в фантастических очертаниях. Почти в такой же степени возбуждали в итальянцах любопытство русские войска, прибывшие на другой день, но в настоящий момент представляемые казаками. Северные люди, жившие в снегах и льдах, исполины с диким видом, варвары с непонятными обычаями и особенностями, — такими изображала русских народная фантазия не в одной Италии. И вот, всех поражали благочестие и набожность русских, крестившихся у каждой церкви; людям Запада казались совершенно непонятными троекратные поцелуи, которыми обменивались русские между собою при встречах и даже наделяли ими итальянцев, принимавших это приветствие с тупым изумлением. Всякая мелкая особенность этих новых людей привлекала на себя внимание и объяснялась на разные лады…

После входа русских войск в Милан, назначено было торжественное молебствие; войска выстроились по городским улицам шпалерами. Между двумя их рядами в парадной позолоченной карете поехал Суворов в Собор; как и накануне, он был в австрийском фельдмаршальском мундире при всех знаках отличия. При входе в церковь, архиепископ встретил его в полном облачении с крестом в руке и призвал на него Божие благословение. Суворов отвечал немногими словами по-итальянски, прося молитв. Пройдя в собор, он преклонил колена и отказался занять приготовленное ему почетное место на возвышении, обитое красным бархатом с золотом. Огромный собор был совершенно полон молящимися и любопытными; богослужение шло с внушительной торжественностью. Когда Суворов вышел из собора, многие из народа стали бросать ему под ноги венки и ветви, становились на колена, ловили его руки и полу платья. Растроганный Суворов прослезился, благословлял каждого; благодарил, советовал молиться Богу, испрашивая у Него спасения».

В этот день Суворов дал парадный обед.

«Когда стали съезжаться гости — почтенные жители Милана и австрийские генералы — Суворов со всеми христосывался. Тогда же ему представлены были три пленных французских генерала, в том числе Серюрье; Суворов принял их весьма ласково, пригласил к столу и также похристосывался». Были тогда Пасхальные дни. Таково свидетельство истории.

Петрушевский говорит, что глубокая религиозность Суворова исключала религиозную нетерпимость и фанатизм. В Суворове не было и подлинного бича настоящего времени — шовинизма, то есть национальной исключительности.

«Как человек верующий и в вере своей убежденный, он с ужасом, конечно, отворачивался от атеизма; немногим лучше считал бесформенный деизм, и признавал заблуждениями всякие вероучения нехристианские. Далее этого он не шел». Из всех войн, в которых он участвовал, только одну эту, последнюю в Европе, ставил он в связь с религией, потому что в революционной Франции (против которой он теперь боролся) — антихристианский, рационалистический — деизм имел государственное значение. «Будучи строгим исполнителем церковных уставов и держась неотступно церковного обряда, Суворов, однако, не олицетворял в них смысла религии и дух ее понимал широко».

Таков был Александр Васильевич Суворов, верный сын Православной Церкви.

В Библии есть рассказ о юноше Давиде, который вызвался на борьбу с гордым, похваляющимся Голиафом, великаном вражеского войска. Голиаф был в доспехах и вооружен, а у Давида ничего не было, кроме пастушеской одежды и пращи. От поединка Давида зависела не только его судьба, но и его войска и народа. Помолившись, призвав помощь Божию, Давид вышел на свой исторический поединок, и, попав метким камнем в лоб Голиафа, свалил великана, и его же мечом отрубил ему голову. Давид сделался национальным героем, вождем своей страны. Поняв зависимость человеческой жизни от Бога, и ясно увидев всю призрачность, шаткость всякой внешней, только материальной силы, он стал религиозным певцом, поэтом, пророком и учителем всего человечества.