Иоанн Сан-Францисский (Шаховской) - Время веры

Точно и ясно говорит Пророк о растлителях народа: «Выражение лица их свидетельствует против них, и о грехе своем они рассказывают открыто, как Содомляне, не скрывают: горе душе их!»… И в наши дни существует этот способ узнавать тех, кто несет себе и другим гибель: «в ы р а ж е н и е л и ц а и х с в и д е т е л ь с т в у е т п р о т и в н и х».

И начинает петь пророк песнь про человеческое спасение от зла и усыновление Богу, во Христе. Он поет о любви Божьей и о нашем неблагодарном к Богу человечестве. «Воспою Возлюбленному Моему песнь Возлюбленного Моего о винограднике Его. У Возлюбленного Моего был виноградник на вершине утучненной горы. И Он обнес его оградою, и очистил его от камней, и насадил в нем отборные виноградные лозы, и построил башню посреди его, и выкопал в нем точило, и ожидал, что он принесет добрые грозды, а он принес дикие ягоды». И много еще слов правдивых говорит пророк. «Горе тем, которые зло называют добром, и добро злом, тьму почитают светом, а свет тьмою, горькое почитают сладким, а сладкое горьким! Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны перед самими собою»…

Разве не считают некоторые — веру в Бога «тьмою», а веру в мертвую материю — «светом»? Разве не называют некоторые сладость праведности «горечью», а горечь греха — «сладостью» ? Разве не считается некоторыми неверие в Бога — «добром», а преданность Христовой вере и Церкви, терпимым, только временно, злом? Так оно было и две с половиною тысячи лет тому назад. Прогрессируя технически и социально, человечество одновременно не прогрессирует столь же горячо в умножении добра и света и разума духовного.

Опасность для человечества кроется в этом; каждое новое поколение земли, рождаясь и строя жизнь, быстро усваивает научный и технический опыт своих отцов и легко развивает его. Но нравственный и духовный опыт наиболее мудрых и праведных людей, живших в веках прошедших, воспринимается далеко не с такой легкостью и охотой. И, мы видим, нравственно-духовный уровень человечества отстает все более от уровня технического. И уже задумываются народы над опасностью, грозящей им от разрыва и все большего расхождения прогресса технических знаний и прогресса знаний и соблюдений законов Духа. Как в прошлые века, так и сейчас, есть во всех народах люди, верные Богу и Его святой правде, и есть такие, нравственные и духовные понятия которых стоят — вниз головой. «Сладкое они называют горьким и горькое — сладким…» Слепые вожди народов делают слепыми всех, кого ведут за собой; и, вместе со своими народами, они шествуют в бездну… Разве не свершился на наших глазах, только за одно десятилетие, целый ряд грозных и вразумительных Божьих судов над народами и их вождями, отвергшими путь Христовой правды и дух покаяния перед Богом?… Суды Божьи все время свершаются в истории, и надо только открыть глаза, чтобы видеть их.

Есть пророки, которым дано «истину царям с улыбкой говорить». И. А. Крылов не был таким поэтом-пророком. Он скорее подобен восточному мудрецу, загадывающему людям загадки, чтобы их научить и вразумить.

Истину своего литературного служения он сам назвал «истиною вполоткрыта». Было бы неверно думать, что истина «вполоткрыта» есть полуистина. Нет, это полная истина, только «засвеченная малым огоньком», чтобы не поранить больных, привыкших к нравственной тьме и к полутьме, душевных глаз человека, не выносящих яркого света.

Один крыловский современник так оценил творчество Крылова: «как ты, любезный тятенька пишешь, пишешь это для всех: для малого, для старого, для ученого и простого и все тебя прославляют… Басни твои — это не басни, а апостол». Простодушный читатель угадал нечто глубокое. И поэт князь Вяземский выразил эту же мысль в своих стихах, прочтенных им в день пятидесятилетия литературной деятельности Крылова, 2-го февраля 1838 года:

С удивительной простотой и силой в басне «Василек» раскрыта притча о Господе Боге и о человеке, которого, из-за его слабости и незначительности, окружающие унижают, считают недостойным благ мира. Но солнце Божье одинаково светит на всех людей, на все цветы творения, взращивая их и животворя.

В басне «Лань и дервиш» Крылов раскрывает существо истинной любви. Это существо есть бескорыстие:

Дервиш изумлен поступком лани. Как она может помогать и даже спасать жизнь существам другого происхождения? Но лань, не считаясь с утилитаристическими доводами дервиша, продолжает источать свое материнское молоко и этим открывает фанатику дервишу совсем непонятную для него истину, что для существа доброго, творить добро всем есть радость, а не творить добра — мучение; что смысл всей жизни — в этой бескорыстной, переливающейся чрез край любви… В противоположность этой христианской идее, Крылов показал истину непрочности дружбы, основанной лишь на материалистическом принципе «борьбы за существование». Полкан и Барбос выказывают друг другу чувства товарищества и дружбы. Но вот повар — как образ человеческой истории — бросает кость. И принцип материализма, «экономическое бытие определяет сознание», торжествует, собаки-друзья бросаются друг на друга. Басня «Собачья дружба» ясно показывает бессмысленность дружбы, основанной на материализме, не построенной на самоотречении и других высших человеческих чувствах, открываемых религией.

О необходимости искоренять в себе всякий признак и «запах» зла говорит басня «Бочка»:

Отвратительность клеветы и доносов людей друг на друга показана в образах «Клеветника и змеи». Клеветник получает в аду первенство и почет больший, чем змея… В басне «Пожар и алмаз», мы видим, как пожар, истребляющий ценности жизни, хвалится своей яркостью и силой перед скромным алмазом, еле видным в дорожной пыли. К алмазу обращается пожар:

Точная и верная характеристика всей грубой и шумной человеческой пропаганды, терзающей людей и унижающей бессмертные ценности духа.

Басня «Дуб и трость» — тоже обличение гордыни, силы, надеющейся только на себя. Буря исторических событий то и дело вырывает «с корнем вон» в истории всякие «дубы». А тростиночка, живая душа человеческая, переживает все. Кажущаяся такой ничтожной перед всякими государственными башнями и партийными коллективами человечества, живая душа человека, как тростиночка, легко сгибающаяся во время бурь, не ломится, но все время выживает в истории, а силы, ее попирающие и порабощающие, сокрушаются и исчезают одна за другой. Слова тростиночки, обращенные к гордому дубу — «но подождем конца», — могут быть обращены и в наше время ко всякому человеческому превозношению.