Иоанн Сан-Францисский (Шаховской) - Время веры

Два дня проходят в общении с православными Сантьяго, в осмотре двух церквей и русского дома, где единится новая эмиграция; и я опять лечу, уже над береговой линией Пасифика, вдоль мягких светло-коричневых складок Анд. Солнечный голубой океан сияет слева.

Остановка в Антофагасте. Темные пески Сьерры Морены, крайний пункт Чили. Поздними сумерками мы подлетаем к столице Перу, Лиме, и скользим в тумане, совсем низко над ее улицами, давая световые сигналы с концов крыльев самолета.

Утром — воскресный день — меня привозят в устроенную недавно, заботами нескольких семейств, маленькую православную церковь. Ее настоятель иеромонах, страдавший в России за веру, встречает меня добрым словом. Говорю, после молитвы, краткое, странническое приветствие людям…

Около Лимы, в пустыне, лежит древний город. Мне хотят его показать. Мы едем туда и молчаливо ходим по этим пыльным — какой-то нездешней пылью — улицам мертвого города; верхняя площадь его была одновременно и храмом; каждое утро и вечер весь город собирался на эту площадь и поклонялся Единому Богу, в символе Его творческого Света… У песчаных берегов гнездятся острова, полные птиц, несущих стране ее богатство.

Перу — страна Южной Америки, имеющая древнюю историю. В этнографическом музее Лимы можно видеть следы ее значительной, потонувшей в веках цивилизации. Древние народы Перу (как показывают экспонаты музея) обладали медицинскими знаниями, необходимыми даже для трепанации черепа… Мне рассказывают о полете через Кордильеры, в столицу древних, исчезнувших народов. В окруженной блистающими снегами долине лежит Кузко, Город Мудрецов, созданный народами, уступившими свое место средневековым инкам — царству коммунистов и этатистов. Идеи коммунизма не новы для Перу. Их там испробовали в средние века, и это было деградацией древней культуры.

Циклопические постройки Кузко, созданные древнейшими народами Кордильер, лежат на высоте 2 тысяч метров. В изумительной долине, среди гор, течет река. Город сохранился лучше многих европейских, последней войной разбитых городов. В Городе Мудрецов люди молились Богу Единому. «Красоту тех мест не опишешь», — говорят русские путешественники. И когда они, после нелегких переходов средь пропастей, сошли в тишину этой долины, им показалось, что они вошли в иноческую молитвенную тишину Валаама.

Есть в Перу одно животное, лама, горный небольшой верблюд, почти козочка. На больших высотах можно пользоваться для передвижений только ламой; лама хорошая работница, но она не имеет сил жить среди некоторых людей, — она не выносит насилия. Если грубо с ней обратиться и ударить ее, — слезы начинают катиться из ее прекрасных глаз, лама плачет, трудно сказать о ком: о себе, или о человеке; если же ее еще раз ударить, она ложится и умирает… Мне так рассказывали в Перу.

Звезды кажутся у экватора ближе к человеку. Недаром над южным полушарием — тончайшее сияние Южного Креста. Сияние звезд освобождает человека для новой таинственной близости ко всем вещам…

* * *

Люди стали смотреть на звезды как-то странно, — математически, астрономически. «От звезды Х свет идет 100.000 световых лет»… «От галаксии Y свет идет миллионы световых лет»… Эти цифры не вмещаются в сознание. Пред ними гаснет всякое человеческое представление, хладеет разум и мертвеет чувство. Астрономическое знание всё более приближается к абсолютному нулю холода межзвездных пространств.

Древний эллин, смотря на звезды ясной аттической ночью, дрожал от религиозного благоговения. Он не смел ничего совершить пред этими звездами, чего бы не мог совершить в храме. Человечество забыло свой древний трепет пред звездами. Оно перестало видеть, что престол храма есть П р е с т о л, а не з н а н и е о досках, гвоздях и материи… Сколько потрачено дерева, камня и извести на храм, где люди причащаются Божественных Тайн, и какая длина и ширина стен, вводящих человека в Вечную Жизнь, — разве это имеет отношение к р е а л ь н о с т и Высшего Бытия?

Для некоторых историков, может быть, интересно знать, сколько чернил потратил Данте на «Божественную комедию», и какова химическая формула этих чернил. Но — что общего между этим т о ч н ы м н а у ч н ы м з н а н и е м и — самим Данте и его «Божественной комедией»? Если человек будет всё более уходить в сомнительную глубину подобного знания, то, вероятно, богословы скоро начнут интересоваться (и уже интересуются отчасти) не служением Благодати и Истине, а установлением «точного количества» шагов апостола Павла, или Петра, между Антиохией и Иерусалимом…

Непостижимо и дивно величие вселенной! Наполнена она огнем и жизнью, и д у х о м н е к о е й б о ж е с т в е н н ой м е р ы. Всё соединено в ней в живое единство. Звездный мир пылает, если еще не огнем, то уже д ы м о м б л и з о с т и Т в о р ц а. И оттого трепещет живая душа, смотря на звезды. Человек — менее, чем пылинка, пред этими облаками безмерных сверх-пространств… Земля — тоже пылинка среди звезд; и сами звезды — пылинки…

А в е с ь к о с м о с, не пылинка ли и он? Я хотел сказать «потерянная», — но нет, не потерянная, но б е р е г о м а я и х р а н и м а я в воле и разуме Единого Триипостасного Божества… «Се на дланях Моих написах тя и предо Мною еси присно» (Ис. 49, 16).

Земля и человек поистине средоточие космоса и центр творения. «Центром» человек и его земля являются не по теории наивного средневекового геоцентризма, а по той высшей истине, по которой «центром» Вифлеема оказались ясли; а «центром» древней Иудеи стал Вифлеем; а весь Иудейский народ, в минуту Боговоплощения, обратился в центр человечества… Не во дворце римского или иного какого-либо правителя нашел Себе приют вочеловечившийся, открывшийся творению Творец, а н а с о л о м е В и ф л е е м а.

Войдем в область новых, духовно-аксиологических отношений, в сферу новой психологии и логики. Странно будет нам лишь в начале… Но мы увидим, что м а л о е может быть более значительным, чем в е л и к о е. Небольшой драгоценный камень в горе может быть драгоценнее и «больше» всей горы! «Первое» может легко оказаться (и это утверждает категорически Евангелие) последним, и «последнее» — первым. Если рассуждать евангельски, и, одновременно чисто-эмпирически научно, то обнаружится, что ц е н т р б ы т и я — не в пространственно-великих феноменах и явлениях мира, а в духовных его корнях, свершениях и целях. В «Яслях», если хотите. Там, где начинает выявлять Себя Логос мира, там в с ё с п о с о б н о быть ц е н т р о м… Тут н о в о е и з м е ре н и е! Торжество принципа пневматологической равночестности пространственно-малого и великого в творении… «Могущий вместить, да вместит».

Невозможно рассматривать мир, как область одной только ф и з и ч е с к о й п р о т я ж е н н о с т и и меры. Бытие есть феномен духа, прежде всего; оно измеряется не только геометрией и математикой, но и оценкой и с т и н ы, — духовным измерением чистоты, интегральности Бытия и его интенсивности. Евангелие открывает человечеству эту Тайну и эту меру. Современная наука ее подтверждает, своими открытиями.