Барт Эрман - Почему мы страдаем? [Как получилось, что в Библии не нашлось ответа на этот вопрос]

бежит на меня, как ратоборец…

Лицо мое побагровело от плача,

и на веждах моих тень смерти,

при всем том, что нет хищения в руках моих,

и молитва моя чиста. (Иов 16:12–14, 16–17)

С великим трудом снимается с меня одежда моя;

края хитона моего жмут меня.

Он бросил меня в грязь, и я стал, как прах и пепел.

Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне,

стою, а Ты только смотришь на меня.

Ты сделался жестоким ко мне,

крепкою рукою враждуешь против меня. (Иов 30:18–21)

Иов постоянно с ужасом ощущает Бога рядом с собой и не может избавиться от этого чувства даже засыпая по ночам. Он умоляет Бога облегчить свои страдания, оставить его в покое хоть на мгновение, чтобы дать судорожно сглотнуть слюну:

Когда подумаю: «утешит меня постель моя,

унесет горесть мою ложе мое»,

Ты страшишь меня снами

и видениями пугаешь меня;

и душа моя желает лучше прекращения дыхания, лучше смерти,

нежели сбережения костей моих.

Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне.

Отступи от меня, ибо дни мои — суета. …

Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня,

доколе не дашь мне проглотить слюну мою? (Иов 7:13–16,19)

А в это время злые процветают, им не приходится бояться Бога:

Почему беззаконные живут,

достигают старости, да и силами крепки?

Дети их с ними перед лицом их,

и внуки их перед глазами их.

Домы их безопасны от страха,

и нет жезла Божия на них. …

Восклицают под голос тимпана и цитры

и веселятся при звуках свирели;

проводят дни свои в счастье

и мгновенно нисходят в преисподнюю. (Иов 21:7–9,12–13)

Подобная несправедливость не была бы столь вопиюща, если бы существовало какое-то посмертное воздаяние праведникам и наказание грешников, но для Иова (как и для большинства ветхозаветных авторов) в загробной жизни тоже нет справедливости:

Уходят воды из озера,

и река иссякает и высыхает:

так человек ляжет и не встанет;

до скончания неба он не пробудится

и не воспрянет от сна своего. (Иов 14:11,12)

Иов понимает, что попытайся он представить своё дело на Божий суд, толку не будет: Бог слишком могуществен. Ну и что? Ведь Иов в самом деле невиновен и твёрдо знает это:

Бог не отвратит гнева Своего;

пред Ним падут поборники гордыни.

Тем более могу ли я отвечать Ему

и приискивать себе слова пред Ним?

Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать,

а буду умолять Судию моего.

Если бы я воззвал, и Он ответил мне,

я не поверил бы, что голос мой услышал Тот,

Кто в вихре разит меня

и умножает безвинно мои раны,

не дает мне перевести духа,

но пресыщает меня горестями.

Если действовать силою, то Он могуществен;

если судом, кто сведет меня с Ним?

Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня;

если я невинен, то Он признает меня виновным. (Иов 9:13–20)

Тут Иов как в воду глядел. Потому что в конце поэтических диалогов Бог действительно явится пред безвинным Иовом как Всемогущий Создатель всего сущего и наведёт на него страх и трепет. Но пока что Иов настаивает на рассмотрении своего дела пред Богом, он отстаивает свою праведность и право заявить о своей невиновности: «доколе еще дыхание мое во мне … не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи!» (Иов 27:3,4). Он уверен, что будь у него возможность предстать на суд Божий, Бог обязательно признал бы его правоту:

О, если бы я знал, где найти Его,

и мог подойти к престолу Его!

Я изложил бы пред Ним дело мое

и уста мои наполнил бы оправданиями;

узнал бы слова, какими Он ответит мне,

и понял бы, что Он скажет мне.

Неужели Он в полном могуществе стал бы состязаться со мною?

О, нет! Пусть Он только обратил бы внимание на меня.

Тогда праведник мог бы состязаться с Ним,

и я навсегда получил бы свободу от Судии моего. (Иов 23:3–7)

Возможно, так бы оно и было. Но к несчастью более ранние предположения Иова больше соответствуют действительности. Бог не слушает мольбы невиновных, он подавляет их одним своим всемогущим присутствием. Наконец диалоги подходят к своему завершению, и Иов бросает перчатку, требуя личной встречи с Богом:

О если бы кто-нибудь меня выслушал!

Вот подпись моя. Пусть Всемогущий ответит.

Пусть мой обвинитель запишет свое обвинение.

О, я носил бы его на плече,

надевал его, как венец.

Каждый свой шаг я открыл бы Ему,

и, как князь, приблизился бы к Нему. (Иов 31:35–37)

Только заключительное требование удостаивается наконец божественного ответа. Но не ранее чем возникает ещё один «друг» и в духе пророков ещё энергичнее утверждает: Иов несёт наказание за свои грехи. Этот Елиуй сын Варахиила появляется из ниоткуда и вторгается в дискуссию, произнося речь, которая стоит между конечным требованием Иова и ответным появлением на сцене самого Бога. В своей речи Елиуй в самых жёстких выражениях обличает Иова и превозносит Божию благость, наказывающую злых и награждающую праведных.

Таким образом лишний раз воспроизводится точка зрения друзей Иова, но, чтобы отреагировать, у него то ли не остаётся времени, то ли нет нужды. Он не успевает ничего ответить, потому что появление Бога во всей его силе наводит на Иова страх и повергает ниц. Бог не являет себя тихим нежным голосом с неба, он не приходит в человеческом обличье и не снится Иову в сладком сне. Он насылает страшную и жестокую бурю, из которой грозно читает свои нотации:

кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?

Препояшь ныне чресла твои, как муж:

Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне:

где был ты, когда Я полагал основания земли?

Скажи, если знаешь.

Кто положил меру ей, если знаешь?

или кто протягивал по ней вервь?

На чем утверждены основания ее,

или кто положил краеугольный камень ее,

при общем ликовании утренних звезд,

когда все сыны Божии восклицали от радости? (Иов 38:2–7)

В ярости Бог отчитывает Иова за то, что будучи простым смертным он возомнил, будто может спорить с тем, кто создал мир и всё, что его наполняет. Бог Всемогущий неподотчётен жалким земным существам. Он засыпает Иова риторическими вопросами, призванными совершенно уничижить его пред лицом божественного величия:

Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру

и указывал ли заре место ее, …

Нисходил ли ты во глубину моря

и входил ли в исследование бездны?

Отворялись ли для тебя врата смерти,

и видел ли ты врата тени смертной?

Обозрел ли ты широту земли?

Объясни, если знаешь все это. …

Входил ли ты в хранилища снега

и видел ли сокровищницы града, …

Знаешь ли ты уставы неба,

можешь ли установить господство его на земле?

Можешь ли возвысить голос твой к облакам,

чтобы вода в обилии покрыла тебя?