Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Характерно, что в тексте синодального определения ничего не говорится о публичном покаянии. Очевидно, таким образом авторы документа хотели подчеркнуть, что для писателя существуют различные формы возвращения в Церковь. Эта точка зрения в дальнейшем, в момент предсмертной болезни писателя в Астапово, подтверждается инструкциями, данными игумену Варсонофию Оптинскому.

Скорее всего, Л. Н. Толстому были понятны эти намерения и мотивация членов Св. Синода. Вскоре после публикации синодального акта, а точнее, в апреле 1901 г., Л. Н. Толстой опубликовал свой знаменитый ответ на него. В ответе он подчеркнул, что акт имеет двойственный характер: «Такое заявление не может иметь никакой другой цели, кроме как той, чтобы, не будучи, в сущности, отлучением, оно казалось бы таковым, что, собственно, и случилось, потому что оно так было понято» (34, 246).

Далее писатель подробно останавливается на тексте синодального акта и подробно его комментирует. Смысл его комментария заключается в том, что Л. Толстой подтверждает свое отпадение от Православной Церкви и выражает категорическое несогласие с ее догматами, но продолжает настаивать, что является религиозным человеком и христианином, так как понимает смысл христианства совершенно не так, как члены Св. Синода.

Современный исследователь С. Л. Фирсов также отмечает колебания, возникшие при попытке различных церковных деятелей дать комментарий к синодальному акту. Например, архимандрит Антонин (Грановский), выполняя в 1901 г. обязанности цензора, указывал при подготовке к печати одного из докладов, сделанных на заседаниях Религиозно-философских собраний, что акт отлучения (!) Л. Н. Толстого тем не менее является не осуждением его на вечные адские мучения, а только снятием с него «священного звания» христианина. Кроме того, и в выступлениях на заседаниях этих собраний епископа Сергия (Страгородского) и архимандрита Сергия (Тихомирова), как было сказано выше, с большой вероятностью принимавших участие в подготовке синодального документа, присутствует та же двойственность: синодальный акт интерпретируется ими то как «отпадение», то как «отлучение» [540].

Сочувствовавшие Л. Н. Толстому, например, М. С. Сухотин, также обвиняли Св. Синод в непоследовательности.

«Я слыхал от церковников, когда им указывают на неправильное отлучение Л<���ьва> Н<���иколаевича> от церкви (главным образом с процессуальной стороны), что его никто и не отлучал, а было просто со стороны церкви удостоверение, что его убеждения такие-то несовместимы с наименованием сына православной церкви. Таким образом, будто бы не церковь отлучила Л<���ьва> Н<���иколаевича>, а он сам себя отлучил, а церковь только об этом свидетельствует. Казуистическое объяснение. Но вот Иоанн Кронштадтский, которого нельзя не назвать одним из столпов православия, говорит «Слово» («Московские ведомости» 5 дек<���абря> № 335), в коем выражается о Л<���ьве> Н<���иколаевиче> так, что он «праведно отлучен от церкви – по слову Апостола – анафема да будет». К чему же тогда все это иезуитское вилянье нашего духовенства?».

Суммируя сказанное, можно согласиться с западным исследователем У. Никеллом: хотя члены Св. Синода сделали все возможное, чтобы придать синодальному определению взвешенный характер, подавляющим большинством современников оно было воспринято именно как отлучение писателя от Церкви [541].

Что можно сказать об отношении к этому акту государственной власти, в первую очередь, императора Николая II? Пока достоверных сведений на этот счет нет. К числу свидетельств весьма сомнительного характера нужно отнести, конечно, место из «Дневника А. А. Вырубовой» (который, как известно, является литературно-исторической фальсификацией), относящееся к членам царской семьи и «старцу» Г. Распутину: «Царские министры дальше не видят своего носа. Вот им граф Лев Толстой чем-то не по нутру пришелся. Они синоду и напели. А этот и рад. Ведь попы – души продажные… Теперь вот, выслужиться хотели – ему отречение от церкви… Думали, он заплачет, в ножки поклонится: “Дайте, мол, свое благословение!” А он и не подумал! А Папа (император Николай II. – Г.О .), как стал помирать граф Толстой, печально так сквозь слезы сказал: «Не он перед церковью, а перед ним церковь виновата, что он не как христианин, без покаяния умирает. Церковь сумела наказать, а не сумела на свою сторону перетянуть!» Вот что сказал Папа, а они думали – царю-батюшке угодили! Щенки слепые, а не правители, дальше сиськи суки не видят <���…> Отречение графа Л. Н. Толстого от церкви внесло большую горечь во всю царскую семью. Мама (императрица Александра. – Г.О. ) говорит: Граф Л. Толстой – величайший мировой ум, гений… И этот человек, который жил в наше время, относился злобно к нам, потому что к нему церковники применили такую же плеть, как к любому поваренку. И это так тяжело! Особенно потому, что вся Европа это нам поставила в вину» [542]. Похожую версию излагает и известный расстрига С. Труфанов в своей нашумевшей брошюре «Святой черт»: «Папа (император Николай II. – Г.О. ) говорит, – сообщал он, – что если бы они (епископы. – Г.О .) ласкали Л. Н. Толстого, то он бы без покаяния не умер. А то они сухо к нему относились. За все время только один Парфений и ездил к нему беседовать по душам. Гордецы они!» [543].

Конечно, верить таким свидетельствам, учитывая их авторство, нельзя. Но можно предположить, что даже в апокрифических источниках такого рода могут содержаться следы достоверной информации.

Косвенным подтверждением приведенных записей являются два письма К. П. Победоносцева императору, написанные обер-прокурором 25 и 26 февраля 1901 г., т. е. в самый день публикации синодального акта в газетах и на следующий день – само определение Синода было опубликовано 24 февраля в «Церковных ведомостях», а 25 февраля было перепечатано в центральной прессе.

Из текста писем обер-прокурора следует, что Николай II был недоволен самим фактом отлучения и обвинял Победоносцева в том, что тот допустил столь важный шаг, не ознакомив императора с окончательным текстом синодального акта. Победоносцев указывает в преамбуле первого письма, что это единственный случай в его жизни, когда он навлек на себя гнев государя.

Однако обвинение в том, что проведена эта акция без ведома императора, им решительно отвергается. Победоносцев напоминает государю, что в прошлую пятницу (очевидно, 23 февраля, т. е. в любом случае до первой публикации акта в «Церковных ведомостях») был у последнего на приеме и докладывал о предложении Св. Синода по поводу отлучения. При этом Победоносцев подчеркивал, что текст отлучения составлялся «вот уже более недели» при непосредственном участии обер-прокурора «в кротком и примирительном духе», но в пятницу, т. е. в день посещения Победоносцевым императора, еще не был окончательно готов. Победоносцев подчеркивает, что император остался доволен сложившейся к тому моменту редакцией отлучения, о которой, возможно, Победоносцев сообщил в устной форме, ибо в письме к Победоносцеву император подчеркнул, что текст составлен «умно, умеренно и так, как подобает Церкви относиться к заблудшему» [544].