Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Это письмо однозначно свидетельствует, что императору Николаю II было известно о планах Св. Синода, но он не был ознакомлен с окончательной редакцией отлучения, что и вызвало его гнев в адрес К. П. Победоносцева и иерархов.

Выше уже неоднократно подчеркивалось, что К. П. Победоносцев, не являясь принципиальным противником государственных мер прещения против Л. Н. Толстого во второй половине 1890-х годов, уже в 1901 г. был противником отлучения и крайне скептически относился к его возможным результатам, считая этот акт уже несвоевременным и способным только вызвать большое раздражение в русском обществе. Кроме важных воспоминаний В. М. Скворцова, о которых говорилось выше, можно привести большое количество свидетельств, подтверждающих эту точку зрения.

В частности, об этом сообщает в своих мемуарах С. А. Толстая, которая передает разговор гр. А. А. Толстой с обер-прокурором, причем приводит совершенно неожиданное, на первый взгляд, для Победоносцева обоснование: обер-прокурор Св. Синода согласился с мнением «бабушки», что «нельзя знать, что произойдет в душе умирающего за 2 минуты до смерти, и потому нельзя лишать его благодати» [545]. Это категорически подтверждает сама графиня А. А. Толстая в письме С. А. Толстой: «Победоносцев, к которому ты также писала, тут ни при чем. Он не переставал протестовать против этой меры, но его власть не простирается на митрополитов» [546].

О том, что дело об отлучении Л. Н. Толстого от Церкви было возбуждено не Победоносцевым и не по его инициативе, прямо свидетельствует и В. В. Розанов, который утверждает, что лично присутствовал при рассказе митрополита Антония (Вадковского) об этом событии небольшому кружку писателей [547].

Этот вывод подтверждается и многочисленными свидетельствами из переписки самого К. П. Победоносцева, относящейся к периоду уже после отлучения. В письме С. Д. Войту от 14 ноября 1901 г. он сетует (в связи с болезнью писателя): «Так уж Богу угодно, что пронесено мое имя повсюду на беду! Теперь в Москве головы помутились у студентов по случаю ожидаемой смерти Толстого, и меня всюду прославили виновником его отлучения» [548]. Несколько позже епископу Николаю (Зиорову), который в своем письме от 21 декабря 1901 г. объяснял трудности, связанные с пребыванием больного Толстого в Крыму, Победоносцев ответил: «Не удивляюсь, что на сообщение из Ялты отвечено было “не трогать Гр<���афа> Толстого”. Поздно уже теперь за это браться – чтобы хуже не вышло, – а время давно упущено. Предавать суду Толстого – значит теперь прославить его – прославят его на весь мир адвокаты, а суд оправдает. Что говорить оходящих к нему в Ялте, когда в Москве стремятся к нему тысячами изо всех классов общества» [549]. Подтверждают это обстоятельство и письма самому обер-прокурору. Один из его корреспондентов (подпись автора на подлиннике письма неразборчива) указывает уже в день публикации определения Св. Синода в русских газетах, т. е. 25 февраля 1901 г.: «Публикация об отлучении Льва от Церкви меня ужасно поразила и даже удивила, зная, что вы этому делу не сочувствовали» [550].

Психологически совершенно понятно, что сразу после опубликования синодального определения именно К. П. Победоносцев оказался в центре внимания и стал получать большое количество писем в связи с этим событием. Однако можно утверждать не только то, что обер-прокурор Св. Синода был противником официального церковного документа, считая его уже несвоевременным. На него, по всей видимости, было оказано прямое давление. Об этом говорят письма К. П. Победоносцеву В. М. Скворцова, в которых В. М. Скворцов буквально настаивает на необходимости решительных действий, ссылаясь на неприятный инцидент с публичным обсуждением, прежде всего и в светской печати, реферата Д. С. Мережковского, и выступлении на этом обсуждении священика Г. Петрова, о чем рассказано было выше. Правда, в этом письме речь пока еще идет только о недопустимости «молчания духовной печати», которое «б<���удет> лишь на руку поклонникам религиозного новатора-богохульника», однако очень характерно, что далее Скворцов указывает на общественное мнение, воспринимающее Толстого как образцового христианина, которого не понимает Св. Синод. Поэтому Скворцов в письме Победоносцеву настаивает на необходимости решительных мер [551].

Учитывая все сказанное, можно сделать еще один важный вывод. По отношению к Л. Н. Толстому единодушия у светской и церковной власти не было, позиция Церкви была всегда жестче. В этом легко убедиться, анализируя не только обстоятельства появления синодального определения 20–22 февраля 1901 г., но и ряд других эпизодов жизни Л. Толстого. Таким образом, мнение, характерное не только для советской, но и для зарубежной историографии, что синодальное определение 1901 г. представляет собой политический акт в интересах светской власти, является глубоко ошибочным.

Отлучение Л. Н. Толстого от Церкви не было спланированной акцией, которая была подготовлена совместными усилиями государственной власти и Св. Синода. Реально отлучение было именно церковным ответом на деятельность писателя, а что касается правительства, оно в целом этому шагу не сочувствовало. В этой ситуации, скорее всего, К. П. Победоносцев вынужден был играть роль своеобразного буфера между Синодом и императором. Эта проблема точно сформулирована в статье С. Л. Фирсова: в российских условиях любой решительный шаг Церкви, направленный против Л. Н. Толстого, воспринимался бы как покушение на того, кто почитался как гордость нации [552].

Состояние некоторой растярянности и даже, быть может, беспомощности правительства очень ярко иллюстрирует знаменитая запись в дневнике А. С. Суворина от 29 мая 1901 г.

«Два царя у нас: Николай второй и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой несомненно колеблет трон Николая и его династии. Его проклинают, Синод имеет против него свое определение. Толстой отвечает, ответ расходится в рукописях и в заграничных газетах. Попробуй кто тронуть Толстого. Весь мир закричит, и наша администрация поджимает хвост. Сипягину ничего не остается, кроме утешения в фразе, которую он сказал государю: “Если напечатать ответ Толстого Синоду, то народ его разорвет”. Утешайтесь, друзья, утешайтесь, скудоумные правители. Герцен громил из Лондона. Толстой громит в Лондоне из Ясной Поляны и Москвы, громит в России при помощи литографий, которые продаются по 20 коп. Новое время настает, и оно себя покажет. Оно уже себя показывает тем, что правительство совершенно спуталось и не знает, что начать. “Не то ложиться спать, не то вставать”. Но долго ли протянется эта безурядица? Хоть умереть с этим убеждением, что произвол подточен и совсем не надо бури, чтобы он повалился. Обыкновенный ветер его повалит».