Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Совершенно исключительны в качестве примера материалы, связанные с деятельностью афонского схимонаха Ксенофонта, в миру К. А. Вяземского (1852–1904), путешественника и географа, который квалифицировал синодальное определение как «клеветническое беззаконное отлучение» [598]. Вяземский дважды посещал писателя в Ясной Поляне в начале 1890-х гг. Его монашеские ориентиры крайне противоречивы: достаточно сказать, что для него духовными образцами были архимандрит Макарий (Сушкин), известный афонский старец и подвижник, и Л. Н. Толстой. Такая противоречивость, конечно, более чем парадоксальна: «письма его с Афона говорят о том, что и на Святой Земле душа его не находила покоя, продолжала метаться» [599]. Но самое поразительное другое: в письмах сестре Вяземский рекомендует ей прочитать роман «Воскресение» без цензурных изъятий, называя его «высоконравственным» и «христианским». Став афонским схимником, Вяземский сумел какими-то неведомыми путями сохранить в себе вполне толстовское отношение к таинствам Церкви, фактически противопоставляя их заповеди о любви к Богу и ближнему.

Я говорил уже, что были священники, которые по-человечески очень сочувствовали Л. Толстому. Напомню историю взаимоотношений Л. Н. Толстого с протоиереем Дмитрием Троицким, который в течение многих лет был образцом пастырского смирения и любви, а также верности делу миссии. Его взгляды изложены в брошюре отца Дмитрия, в которой простой тульский тюремный священник отметил ряд интересных и важных наблюдений, связанных с личностью писателя.

Во-первых, он сообщает, что антицерковное выступление Л. Н. Толстого было для духовенства полной неожиданностью: «…наше русское православное пастырство не было приготовлено к воздействию на такую небывалую на Руси личность, как Толстой, с его крайним заблуждением» [600].

Кроме того, протоиерей Д. Троицкий подчеркивает, что в Православной Церкви явились «кусающиеся пчелы», которые набросились на писателя и тем самым еще больше отдалили его от Церкви. В духовных журналах публиковались статьи, которые не соответствовали духу православия и кроткому духу увещания брата и поэтому верующих чад Церкви успокоить не могли, а для самого писателя послужили новым раздражающим фактором.

Именно эта скорбь о том, что содержание церковных увещаний не соответствует своему высокому назначению, а результат их действия прямо противоположен ожидаемому, подвигла тульского тюремного священника к контактам с Л. Н. Толстым. По благословению своего епархиального архиерея в сентябре 1897 г. протоиерей Д. Троицкий написал Толстому первое письмо, которое поистине дышит духом любви, кротости и самоуничижения.

Это послание возымело действие, причем сразу же: Л. Н. Толстой изъявил желание побеседовать с автором письма. Первая встреча состоялась 26 сентября 1897 г., она прошла в такой дружеской обстановке, что тульский священник даже был приглашен отобедать.

За первой встречей последовал ряд других, причем протоиерей Д. Троицкий замечает, что своей миссионерской тактикой выбрал необсуждение острых богословских вопросов, так как заметил, что всякий раз, когда разговор касался веры и Церкви, Толстой «волновался, высказывал краткие насмешливые афоризмы и даже кощунствовал» [601], и его поведение вызвало недоумение не только самого протоиерея Д. Троицкого, но даже и членов семьи Л. Н. Толстого.

Визиты Д. Троицкого продолжались постоянно с 1897 по 1901 г., что прямо опровергает слова писателя в «Ответе Синоду», что никто из священнослужителей не увещевал его. Затем, уже после издания синодального определения, визиты стали более редкими. В октябре 1910 г., за две недели до ухода писателя из Ясной Поляны, протоиерей Д… Троицкий отправил Толстому два замечательных письма с призывом покаяться в своих грехах хотя бы перед смертью. Два ответа писателя чрезвычайно показательны, ибо они написаны за несколько дней до его смерти: внешне очень спокойные, они далеки от церковного покаяния, необходимость которого Л. Н. Толстой, по своему обыкновению, снова отрицал, называя православие «зловредным заблуждением» и «обманом». То есть буквально накануне своего ухода из Ясной Поляны Л. Н. Толстой ни о каком церковном покаянии не помышлял. Последнее письмо отцу Дмитрию писатель отправил из Ясной Поляны 23 октября 1910 г., т. е. за пять дней до ухода.

Встречи и переписка с протоиереем Д. Троицким очень своеобразно преломились в дневнике писателя. Секретарь В. Г. Черткова А. П. Сергеенко вспоминает, что последнее письмо отца Дмитрия произвело очень хорошее впечатление на Л. Н. Толстого, который 23 октября отметил в дневнике: «Письмо доброе от священника». Сергеенко далее поясняет: «В этот раз Троицкий писал, что не собирается обращать Льва Николаевича в православие, а только делится своими мыслями. И Льву Николаевичу показалось, что Троицкий писал так вследствие лучшего понимания его идей. В связи с этим у него зародился новый сюжет, о котором он записал в дневнике от 24 октября: “Очень живо представил себе рассказ о священнике, обращающем свободного религиозного человека, и как обратитель сам обращается. Хороший сюжет”. В этом рассказе, вероятно, было бы два главных персонажа: один с чертами Льва Николаевича, другой – Троицкого, введены были бы интереснейшие диалоги, показана сложнейшая психология обоих персонажей, изображено постепенное перерождение закоренелого суевера». Интересно, что этот сюжет Л. Н. Толстой продолжал обдумывать даже в оптинской гостинице [602].

О том, как далек был Толстой от намерения покаяться, говорит и его письмо из Ясной Поляны от 5 августа 1910 г. священнику Дмитрию Ренскому. Всего за два месяца до ухода и поездки в Оптину пустынь, Л. Н. Толстой называет Православную Церковь «вредной сектой», а христианское мировоззрение «суеверием». Письмо было ответом на послание Д. Ренского от 31 июля 1910 г. (82, 98–99).

Еще один священнослужитель, вступивший в переписку с Толстым, – И. И. Соловьев (1854–1918). Он был религиозным писателем и редактором церковных изданий, с 1883 г. – законоучителем московского лицея. В 1908 г. он написал Л. Н. Толстому и призвал его примириться с Православной Церковью, на что писатель казуистически ответил, что «никогда не разъединялся с нею», с той «всемирной церковью», которая объединяет всех людей на свете, искренно чтущих Бога (78, 178).

Очень подробно свою позицию Л. Н. Толстой разъяснил в письме к старообрядческому священнику Н. Рукавишникову в феврале 1909 г.: он посвятил изучению православной веры все свои силы и должен был оставить ее с душевными страданиями. В очередной раз Л. Н. Толстой объясняет своему корреспонденту, почему он выбрал именно такой путь, аргументируя свою позицию тем, что существует множество нехристианских религий, последователями которых являются миллионы людей, и масса религиозных философов, которые решали религиозную проблему по-иному, нежели христианство (79, 53–58).