Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Еще один интересный момент – отношение к Толстому второго Антония, митрополита Антония (Вадковского), первенствующего члена Св. Синода.

Мы уже обратили внимание на то обстоятельство, что синодальный акт 1901 г. появился только после того, как митрополит Антоний сменил в Синоде киевского митрополита Иоанникия (Руднева). Можно повторить еще раз, что именно это обстоятельство – и образование «команды» нового столичного митрополита, состоящей из молодых, энергичных, образованных церковных деятелей, – в первую очередь способствовало появлению официального церковного заявления о Л. Н. Толстом.

Независимо от того, руководствовался ли новый петербургский митрополит собственными побуждениями или на него действительно было оказано некоторое давление со стороны помощников, в первую очередь со стороны Антония (Храповицкого), можно смело утверждать, что он отнесся к главной трагедии жизни Л. Н. Толстого с большим сочувствием и сердечной болью.

Приведенное выше письмо митрополита Антония (Вадковского) от 16 марта 1901 г. С. А. Толстой в ответ на ее возмущенное послание «митрополитам» – не единственный документ такого рода. Практически сразу после появления синодального акта 1901 г. в русском обществе стала распространяться точка зрения, согласно которой Церковь приложит все усилия, чтобы вернуть великого русского писателя в свое лоно. То есть для Русской Православной Церкви проект «Граф Лев Толстой» стоит на повестке дня одним из главных: покаяние писателя, выраженное публично, будет великой победой над духом века сего, победой в борьбе с безбожной интеллигенцией, доказательством силы и мощи церковной. И якобы все предыдущие действия представителей Церкви преследовали только эту цель. То есть в них не было никакой любви к писателю, а только конъюнктурные соображения.

То, что эта точка зрения совершенно не соответствует действительности, подтверждает еще одно замечательное письмо первенствующего члена Св. Синода, отправленное графине С. А. Толстой в Гаспру (Крым), где в 1902 г. писатель находился во время тяжелой болезни.

« 11 февраля 1902 г.

Многоуважаемая графиня!

Пишу Вам настоящие строки, как и в прошлом году, движимый непреодолимым внутренним побуждением. Душа моя болит о муже Вашем, графе Льве Николаевиче. Возраст его уже старческий. Упорная болезнь видимо для всех ослабляет его силы. И не один раз уже разносились настойчивые слухи о его смерти. Правда, жизнь каждого из нас в руках Божиих, и Господь силен совершенно исцелить графа и дать ему жизнь еще на несколько лет. И дай Бог, чтобы проявилась над ним такая великая милость. Но Божии определения неведомы для нас. И кто знает? Быть может, Господь уже повелел ангелу смерти чрез несколько дней или недель отозвать его от среды живых.

Вот тут-то и кроется источник моей сердечной о нем боли. Граф разорвал свой союз с Церковию, отрекся от веры во Христа, как Бога, лишив тем душу свою светлого источника жизни и порвав те крепкие родственные узы, которые связывали его с любимым им многострадальным народом русским. Без Христа, что без солнца. Нет жизни без солнца, нет жизни без Христа. И кажется мне теперь граф без этой жизни Христовой, без союза с народом христолюбивым, таким несчастным, одиноким… [отточие документа. – Г.О .] с холодом в душе и страданием!.. Тяжело в таком духовном одиночестве стоять с глазу на глаз пред лицом смерти!

Неужели, графиня, не употребите Вы всех сил своих, всей любви своей к тому, чтобы воротить ко Христу горячо любимого Вами, всю жизнь лелеянного, мужа Вашего? Неужели допустите умереть ему без примирения с Церковию, без напутствования Таинственною трапезою тела и крови Христовых, дающего верующей душе мир, радость и жизнь? О графиня! Умолите графа, убедите, упросите сделать это! Его примирение с Церковию будет праздником светлым для всей Русской земли, всего народа русского, православного, радостью на небе и на земле. Граф любит народ русский, в вере народной долго искал укрепления и для своей колеблющейся веры, но, к сожалению и великому несчастию, не сумел найти его. Но сотвори, Господи, богатую милость свою над ним, помоги ему и укрепи его хотя пред смертью объединиться в своей вере с верою православного русского народа! Тяжело умирать одинокому, от жизни народной и веры святой оторвавшемуся! Но и любящим графа тяжело не увидеть его с Церковию примирившегося, в святой вере во Христа с ними объединенного! Умолите же его, добрая графиня, воротиться ко Христу, к жизни и радости в Нем, и к Церкви Его святой! Сделайте светлый праздник для всей святой Русской земли! Помоги Вам в этом Сам Господь и пошли Вам и графу радость святую, никем неотъемлемую.

С совершенным к Вам почтением Ваш покорный слуга Антоний, Митрополит С. – Петербургский. СПб.»

О чем свидетельствует это письмо? С моей точки зрения, только об одном: митрополит Антоний, мягкий, интеллигентный пастырь, озабочен исключительно тем, что в жизни Л. Толстого и его семьи может произойти настоящая трагедия. Ибо смерть без покаяния воспринимается митрополитом именно так – как величайшая трагедия. И в этом проявляется только его любовь.

Однако членами семьи Л. Н. Толстого это письмо было интерпретировано совершенно иначе: митрополит якобы желает получить для Церкви выгоду от примирения писателя с нею. Именно так трактует документ в своем дневнике М. С. Сухотин.

«Уже несколько времени как ходят слухи, что правительство, сконфуженное отлучением и приближающейся кончиной Л<���ьва> Н<���иколаевича>, стало распространять слухи, что он раскаялся, исповедался и причастился. Будто бы даже решено его похоронить по православному обряду на основании этого вымысла. Но, конечно, это рискованно, и если не в России, то в этой противной загранице, где нельзя запретить писать, последователи Толстого разоблачат эту ложь. Поэтому было бы необычайно приятно не воображаемо, а действительно “напутствовать”Л<���ьва> Н<���иколаевича> и хоть страхом смерти заполонить этого опаснейшего врага. Очевидно, результатом этого соображения явилось письмо к Софье Андреевне митрополита Антония <���…> Странное письмо. Конечно, митрополиту очень хочется, чтобы Л<���ев> Н<���иколаевич>“примирился с церковью”, но только, конечно, он этого так сильно желает вовсе не из жалости к “одиночеству” Л<���ьва> Н<���иколаевича>, а ради выгоды для самой церкви от такого “примирения”. Ухватка иезуитская».

Вообще, следует заметить, что окружение Л. Н. Толстого настойчиво муссировало вопрос о возможных провокациях со стороны Св. Синода в случае его серьезной болезни. Образчиком такого рода страхов является информация П. И. Бирюкова (почерпнутая им у П. А. Буланже), что якобы К. П. Победоносцев дал распоряжение местному духовенству в Крыму в случае смерти тяжело больного Л. Н. Толстого в 1902 г. публично заявить, что писатель перед смертью покаялся и причастился Св. Христовых Таин [581]. Очевидно, что эта информация абсолютно не соответствует действительности. Если предположить, что такое публичное заявление было бы сделано, ничего, кроме шумного скандала, оно вызвать не могло, ведь домочадцам писателя ничего не стоило легко опровергнуть эту информацию. Но в переписке во время болезни Л. Толстого эта тема обсуждалась очень серьезно, а страхи приобретали характер наваждения. В частности, об этом говорит и письмо В. Д. Бонч-Бруевича А. К. Чертковой от 15 марта 1901 г.