Дамир Мухетдинов - История ислама в России

Но переселение само по себе не означало отказа от привычного образа жизни, и вследствие этого поддерживалась религиозная практика, главным образом выраженная обрядами жизненного цикла (имянаречение, брак, погребальная молитва, поминки по умершим в то время носили множество региональных названий). При этом отмечается проведение и пятничных и праздничных намазов. Насколько известно, институционализация общин данного типа начала происходить лишь в 90-е годы XX в., хотя их образование приходится на период с 20-х по 50-е — 60-е годы XX в. Единственной доступной его формой было выделение земли либо под кладбища, либо мусульманских участков на уже существовавших. Интересен тот момент, что местные власти (города, района города или же поселка) именно по вопросам функционирования кладбищ поддерживали отношения с лидерами общин (имамами), признавая в них авторитетов местного татарского населения. В тех случаях, когда мы можем выявить личности неофициальных имамов таких общин, то наблюдается такая закономерность: все они получали образование в дореволюционных медресе, часть имамов известна по времени сотрудничества с ними советской власти (хуррият), многие из них избежали репрессий путем официального сложения с себя имамских обязанностей. В некоторых общинах, сформировавшихся из ссыльных (Кемеровская обл.), часть неофициальных имамов успела отбыть наказание в ссылке или на поселении (раскулаченные). Даже в тех случаях, когда образование моноэтничных поселков или кварталов было невозможно (Москва, Ленинград и др.), мусульмане-переселенцы из сельской местности образовывали собственные социальные сети, в состав которых входили неформальные религиозные лидеры (неофициальные имамы). Несмотря на то, что в данном изложении привлечены преимущественно полевые материалы по образованию новых городских общин с татаро-башкирским и казахским этническим наполнением в Центральной России, Урало-Поволжье и Сибири, аналогичный механизм присутствовал и в формировании новых городских общин в Средней Азии и на Кавказе (главным образом в промышленных центрах).

К 1941 г. в округе ЦДУМ осталось менее 100 мечетей из 14 825, действовавших в 1926 г.

Неудивительно, что подобные меры вызывали среди местного населения лишь антипатию к советской власти. Однако так как национальная интеллигенция была уничтожена, оказать реальное противодействие большевикам было практически некому. Только эмигрировавшие деятели могли каким-то образом пытаться вести борьбу с большевиками, но она ограничивалась лишь пропагандой. Мусульманская эмиграция принимала активное участие в деятельности различных эмигрантских организаций, в том числе в Харбине, Стамбуле и Варшаве.

Еще в 1925 г. в Хельсинки была зарегистрирована первая татарская община «Исламийа», созданная группой татарских эмигрантов в объединении с соотечественниками, переселившимися сюда еще во второй четверти XIX в. В 1935 г. здесь был организовано Татарское культурное общество. В 1930-е гг. во многом благодаря стараниям Г. Исхаки открылась первая мечеть в г. Кобе в Японии, имамом которой стал Модияр Шамгуни (Мадьяр Шамгулов) (1874—1939) — выпускник медресе Хусаинийа. В октябре 1937 г. открылось новое здание татарской мечети в Харбине. Благодаря стараниям Г. Исхаки в ноябре 1935 г. в Харбине было налажено издание татароязычной газеты «Милли Байрак», выходившей вплоть до марта 1945 г. и пользовавшейся популярностью у всех татарских общин зарубежья. Они не теряли надежды вернуться на родину и активно способствовали, насколько позволяли возможности, поддержке друг друга и своих сородичей, оставшихся в СССР. Представители мусульманских народов, преимущественно Южного и Северного Кавказа, принимали активное участие в работе эмигрантского общества «Прометей», созданного в 1926 г. в Париже, но базировавшегося преимущественно в Польше (отделения — в Харбине, Хельсинки, Берлине и Тегеране).

Следует обозначить и еще одну непростую тему в проблематике истории советских мусульман, восприятие которой целиком зависит от ракурса рассмотрения. Начиная с 1941 г. в составе германской армии фиксируется наличие антибольшевистских военных частей, набиравшихся из взятых плен представителей мусульманских народов, призванных в Красную Армию. Отдельные формирования составляли выходцы из различных мусульманских регионов, находившихся в составе Советского Союза: из народов Поволжья — легион «Идель-Урал», из народов Средней Азии — «Туркестанский легион», азербайджанцы сформировали отдельный «Азербайджанский легион», народы Северного Кавказа были объединены в «Северокавказскую дивизию». Однако немецкое командование само опасалось этих частей, поэтому не предпринимало больших усилий для их обучения и снабжения, отправляя их в основном на тыловые охранные работы, борьбу с партизанами и т.д. Кроме того, именно в подобном мусульманском формировании — одном из двух батальонов «Идель-Урал» — произошел переход всего личного состава на сторону партизан. Второй батальон немедленно был расформирован и отправлен обратно в концлагеря. В ходе следственных действий немецкими властями было установлено, что с самого начала в батальонах действовала подпольная организация. Имя одного из ее руководителей — Мусы Джалиля (1906—1944) известно почти всему миру, но при этом почти никто, кроме специалистов, не знает об обстоятельствах его ареста и судьбах десятков и сотен его соратников. Послевоенная советская пропаганда явно передергивала и переоценивала роль этих частей, потому что их участие в боевых действиях, да и сама численность несравнимы с такими, например, частями коллаборационистов, как Российская освободительная армия, украинские дивизии «Галичина» и «Нахтигаль», ОУН — УПА и многие другие воинские части, сформированные из немусульманских национальностей. Что же касается полицейских частей, то там служили представители всех народов, не исключая даже обычно не упоминаемых в этой связи евреев (в Варшавском и других гетто и т.д.)

Во время войны Советского Союза с Германией представители мусульманского населения, как и все, призывались в Красную Армию и участвовали в сражениях. В мае 1942 г. советским правительством было инициировано принятие на совещании улемов при ЦДУМ в Уфе «Обращения ко всем мусульманам Советского Союза», от имени муфтия Габдрахмана Расулева призывавшего к джихаду против немецко-фашистских захватчиков.

Вместе с тем не должно удивлять то, что и среди советских мусульман существовали группы, не обнаружившие понимания необходимости и значимости этой войны, принимая участие в которой чуждый для них большевистский режим руководствовался собственными интересами. Еще не до конца утихли бои с сопротивлением горских (например, восстание Хасана Исраилова в 1940 г.) и басмаческих отрядов, а население устало от репрессий и навязывания ему чуждых культурных стереотипов. Поэтому не должно вызывать удивления то, что ряд активных национальных деятелей благожелательно встречали немецкие войска, наивно полагая, что германские власти выступят в роли защитника от произвола. В целом данный вопрос гораздо сложнее той банальной двухмерной картины, которая была нарисована по итогам войны.