Дамир Мухетдинов - История ислама в России

В последующие годы вопрос о судьбе ислама в СССР не становился специальным предметом внимания властей.

С середины 50-х годов XX в., с приходом власти Н.С. Хрущева, советские власти перешли в новое наступление против религии — так же не разрешалось (официально: «не одобрялось») строительство новых мечетей (даже на средства верующих), закрывались старые.

В 1956 г. муфтий ДУМЕС Шакир Хиялетдинов (1951—1974) тщетно пытался добиться от властей открытия в Уфе медресе джадидистского типа с квотой на 30 мест. С трудом решались огромные проблемы с нехваткой литературы, поэтому беспрецедентным выглядит такое событие, как получение ДУМЕС от САДУМ в 1957 г. 1000 экземпляров Корана.

Ш. Хиялетдинову принадлежит заслуга введения молодежи в состав руководства ДУМЕС. Если ранее все кадии были представителями дореволюционной формации, и на тот момент были людьми пенсионного возраста, то его молодое пополнение — Ф. Саттаров, Х. Махмутов, А. Бибарсов родились и выросли в советское время, получили советское школьное и параллельно сначала неофициальное, а потом уже и официальное религиозное образование. Таким омоложением кадров муфтий способствовал развитию руководимой структуры и гарантировал ее дальнейшую жизнь. Также он потребовал увеличения наличия мест для студентов от ДУМЕС в единственном в СССР медресе. Сразу после его кончины на стажировку в Аль-Азхар был отправлен выпускник Мир-и Араб Т. Таджуддин.

В 1961 г. на XXII съезде КПСС официальной целью было объявлено построение коммунизма к 1980 г., что обозначало ликвидацию религии, а также целый ряд мер по сокращению образования на нерусских языках (особенно в РСФСР). Власти массово стали бороться с любыми публичными проявлениями религии ислама («громкий такбир», поклонение так называемым святым местам), участие в мусульманских обрядах создавало препятствие для карьерного роста. Вне какого-либо официального распоряжения, тем не менее, находилась демонстрация своей религиозной принадлежности, наглядное акцентирование внимания на каких-либо аспектах, связанных с религией, не были популярны, однако при этом ничто не мешало исповедовать свою религию и выполнять необходимую обрядность в непубличных местах или в узком общественном кругу.

Экспортные модели существенно отличались от внутренних. Например, пропаганда идей «исламского социализма», чьи сторонники были репрессированы перед войной, активно продвигалась за рубеж и нашла отклик в лице египетского лидера Г.А. Насера (1956—1970), многочисленных коммунистических и националистических партий стран Востока (БААС и др.). Мечети в крупных городах СССР — Москве, Ленинграде, Ташкенте, Баку выполняли парадно-выставочные функции, их демонстрировали иностранным делегациям, эти визиты отражались в кино- и фотохронике, подчас ориентированной больше на экспортный вариант. Считается, что Ленинградская соборная мечеть даже была возвращена верующим в 1955 г. по просьбам руководителей других государств — прежде всего президента Индонезии доктора Ахмеда Сукарно (1947—1967). Последний очень хотел посетить мечеть во время своего визита в СССР в августе 1956 г., и это немало способствовало тому, что она была быстро отремонтирована и приведена в порядок. Имамом-хатибом Ленинградской мечети был назначен тогда Абдельбари Исаев (1907—1982), будущий муфтий (1974—1980). В мае 1958 г. мечеть посетил также президент Египта Г.А. Насер. Впоследствии ее гостями становились делегации Йемена, Ливии, Палестины и др. Сотрудники Духовных управлений и имамы мечетей крупных городов, принимая иностранные делегации, работая с ними, были активно включены во внешнюю политику советского государства.

В условиях отсутствия системы мусульманского образования, под давлением антирелигиозной и атеистической пропаганды в СССР происходило формирование нового сознания интеллектуальной элиты. Очевидно, что уже второе поколение выходцев из народов национальных республик Советского Союза, особенно в центральных районах РСФСР или в Казахстане, включавшихся в состав интеллигенции страны, были достаточно далеки от исламской религии. Нужно отметить и тот факт, что в значительной массе они подвергались ассимиляции, часто не зная языка своего народа и отрываясь от его культуры вовсе.

Однако в условиях сохранения базовых культурных установок у представителей национальной элиты коллективизм и общинное мышление продолжали играть роль важных индикаторов, определявших их поведение и в политической жизни. Постепенно происходило своеобразное внедрение патриархальной структуры как естественно сложившейся характеристики общества в новую систему социальной иерархии — на партийных и политических постах оказывались родственники и соратники тех или иных лиц.

Вместе с тем исламские традиции продолжали свое бытование среди рядового, преимущественно сельского, населения, постигавшего их, однако, на уровне быта, в рамках семьи. Естественно, они получали определенный запас знаний, впитывали интерпретации Писания из уст сельских, в том числе и неофициальных, мулл. Свою специфику имели эти процессы в каждом регионе, ввиду особенностей местных культур, например, на Кавказе или в Средней Азии. Однако отсутствие цельной системы образования привело к появлению вакуума в области не только глубинного знания, но и понимания даже основ исламского вероучения. Значительное распространение в народном восприятии в условиях советского режима получают суфийские формы ислама, больше адаптированные по своему характеру к скрытости и локальности. Значительной была роль нелегальных придомовых школ (худжра), где люди так или иначе могли получать основы религиозного образования. Между тем в регионах, где традиционно имел силу культ могил суфийских святых, например, в Туркменистане и Киргизии, ритуальные практики сохраняли публичный характер. В Узбекистане и Таджикистане ислам развивался «за дувалом» — все знали, что он есть, но никто о нем открыто не говорил. При этом происходили парадоксальные вещи, когда, например, один из создателей сети подпольных худжр (домашних школ) Мухаммаджан Рустамов (Домулла Хиндустани, шейх Мавлави) (1892—1989) одно время работал в системе Академии наук Таджикистана. Вторым ученым, стоявшим у истоков создания сети худжр , считается Абдульхаким-кори Восиев (Абдулхаким Кори Домла) (1897—2011). В этой системе существовало определенное разделение худжр по предметам — например, считалось, что фикх лучше изучается в Таджикистане, а коранические науки — в Узбекистане. Существовал обмен учениками между худжрами, в том числе из разных регионов. Обучение происходило по старым учебникам дореволюционного издания, преимущественно казанского (использовались репринты и копии). При этом возник некий синтез — учебники использовались в основном джадидистские, но сама система напоминала больше кадимистскую. По окончании обучения ученик получал иджазу на преподавание. Узнав, какие книги человек изучил, можно было сразу определить уровень его знаний. Эти два уроженца Ферганы последовательно выступали за сохранение ханафитского мазхаба и сложившихся исламских традиций. К началу 90-х годов XX в. в СССР имелись десятки Коран-хафизов, при том что экземпляры Корана хранились в спецхранах. Были люди, знающие наизусть такие книги, как «Хидайа» и умеющие ее разъяснить. В то же время на соседних с ними улицах проживали люди, искренне верящие, что в путешествии можно сократить вечерний намаз (ахшам) до 2 ракаатов. Религиозное мусульманское сообщество в СССР существовало, но нередко оно замыкалось само в себе и все свои усилия прикладывало исключительно для самосохранения.