Галина Синило - Библия и мировая культура. Учебное пособие

Очень долгое время — вплоть до начала XIX в. — библейские тексты рассматривались лишь как тексты Священного Писания, как тексты культовые, религиозные. Слишком велик был авторитет этих книг в каждодневной жизни человека, поэтому как памятники древней литературы, как явления искусства (несомненно, это только одиниз аспектов этих текстов, но крайне важный для проникновения в их суть) они не осознавались и не изучались, а лишь интуитивно переживались (свидетельство тому — огромное влияние Библии на европейское искусство). Одним из первых, кто подошел к Библии как к эстетическому феномену, увидел в ней прекрасные образцы древней поэзии, был выдающийся немецкий философ, писатель, филолог, основоположник фольклористики Иоганн Готфрид Гердер (1744–1803), крупнейший представитель немецкого и европейского Просвещения. Обратившись к ветхозаветным текстам, Гердер написал работу «О духе древнееврейской поэзии» («Vom Geist der hebräischen Poesie», 1782–1783), где впервые во всеуслышание заявил, что в Библии содержатся прекрасные образцы поэзии, в том числе и народной. Гердер также впервые предпринял попытку создания эквиритмических (т. е. передающих подлинный ритм оригинала) переводов отдельных фрагментов библейских текстов (в частности, Псалмов). Таким образом, литературоведческий подход к Библии — явление сравнительно недавнего времени, хотя мысли, образы и ритмы этого великого памятника духа и искусства вдохновляли поэтов, живописцев, композиторов на протяжении двух тысячелетий новой эры.

Давно стали привычными выражения «библейская мощь», «библейская образность». Само их возникновение, вероятно, связано с особым воздействием библейской поэзии, рождающей ощущение первозданной, стихийной, ничем не сдерживаемой поэтической мощи. Для европейских писателей и художников (особенно мастеров слова таких эпох, как барокко, романтизм, декаданс — рубеж XIX–XX вв., породивший целый ряд интроспективно-субъективистских направлений — импрессионизм, символизм, неоромантизм, эстетизм и др.) эталон библейской поэзии был не менее (а иногда даже и более) значим, чем античный идеал красоты, основанный на строгой соразмерности, уравновешенности, человеческой мере (последний был особенно важен для Ренессанса, классицизма, просветительского классицизма). Так, великий французский романтик Виктор Гюго писал: «У поэта должен быть только один образец — природа, только один руководитель — правда. Он должен писать, опираясь не на то, что уже было написано, а на то, что подсказывает ему его сердце и его душа. Из всех книг, побывавших в руках людей, он должен изучать только две: Гомера и Библию. Ибо эти достойные поклонения книги, первые по времени создания и по значению и почти такие же древние, как мир, сами по себе — целый мир для мысли. Вы находите здесь как бы все мироздание, взятое с двух его сторон: в гомеровском эпосе — как понимает его человеческий гений, в Библии — как видит его Дух Божий» [26] Гюго, В. Предисловие к сборнику «Оды и баллады» / В. Гюго // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С. 486. . Еще раньше младший друг Гердера Иоганн Вольфганг Гёте утверждал, что настоящему художнику в жизни нужны лишь две книги — Библия и Природа, и писал о первой: «…рассматриваемая книга за книгой, Книга книг явит нам, зачем дана она нам — затем, чтобы приступали мы к ней, словно ко второму миру, чтобы мы на примере ее и заблуждались, и просвещались, и обретали внутренний лад» ( перевод А.В. Михайлова ) [27] Гёте, И.В. Статьи и примечания к лучшему уразумению «Западно-восточного дивана»: Евреи / И.В. Гёте // Западно-восточный диван / И.В. Гёте. М., 1988. С. 143. . Еще раньше, в самой Древности, в позднеантичное время, в I в. н. э., когда шла полемика между сторонниками эпигонского (подражательного) классического стиля и стиля новаторского, эмоционально-взволнованного и возвышенного, приверженцы последнего искали опору в переведенных к этому времени на греческий язык текстах Танаха. Так, неизвестный автор написанного по-гречески трактата «О возвышенном» (40-е гг. I в. н. э.), условно именуемый Псевдо-Лонгином, в качестве примера возвышенного приводит место из Книги Бытия — из рассказа о Днях Творения: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» ( Быт 1:3; Синодальный перевод ) [28] Далее ссылки на Синодальный перевод (классический русский перевод Библии, выполненный в XIX в. и одобренный Синодом — главным органом Русской Православной Церкви) даются с пометкой СП. .

Действительно, Библия, быть может, в наибольшей степени воплотила одну из основных категорий эстетики — категорию возвышенного. Размышляя об этом и предваряя свои переводы из библейских Псалмов, С.С. Аверинцев писал: «Греция дала образец меры, Библия — образец безмерности; Греции принадлежит «прекрасное», Библии — «возвышенное», то особое качество, которое в природе присуще не обжитым местностям, но крутизнам гор и пучинам морей. Тема греческой поэзии — статика формы, тема библейской поэзии — динамика силы. Грек Протагор сказал: «Человек есть мера всех вещей»; но Библия рисует бытие, как раз неподвластное человеческой мере, несоизмеримое с ней» [29] Аверинцев, С.С. Арфа царя Давида: У истоков древнейшей лирической традиции / С.С. Аверинцев // Иностранная литература. 1988. № 6. С. 189. .

Идея несоизмеримости Бога и созданного Им мира с чисто человеческой мерой, неподвластности Божественного бытия этой мере — одна из важнейших религиозно-философских идей Танаха, корректирующих индивидуалистический протагоровский подход, часто перерастающий в беспредельный эгоцентризм. Библейский теоцентризм (Бог в центре, Бог — единственная истинная мера всего) возвышает и человека, открывает перед ним величественную духовную перспективу, возможность бесконечного духовного роста, выражающегося в подчинении Высшему Началу, в постоянном «дорастании» до него. Теоцентрическая модель мира, лежащая в основе Танаха, является одновременно и антропоцентрической, ибо Бог и человек находятся в непрестанном диалоге, нуждаются друг в друге. Духовно-этическое начало, главенствующее в библейских текстах, определяет их неповторимую эстетику и поэтику.

В высшей степени как религиозно-этические принципы, так и эстетические, художественные, жанрово-стилевые черты Еврейской Библии (Ветхого Завета) предопределили подобные принципы и черты Нового Завета, обусловили духовное и стилевое единство всей Библии. Несомненно, понять духовные смыслы, особую эстетику и поэтику Нового Завета, то новое, что он принес человечеству, можно только в тесной связи с Ветхим Заветом, с тем, что наработала еврейская культура за две тысячи лет своего развития в Древности. Более того, Новый Завет, как и Библия в целом, непонятен вне контекста истории, ведь Библия в целом вобрала в себя всю мифологизированную историю, известную в Древности на Ближнем Востоке и в Средиземноморье, а также совершенно конкретную историю еврейского народа на протяжении двух тысяч лет до новой эры и первых веков новой эры. Чтобы понять смысл новозаветных текстов, нужно знать историко-культурный контекст, в котором складывались тексты как Ветхого, так и Нового Завета.