Франсуа Мориак - Жизнь Иисуса

Женщины слушали Его, ничего не понимая, — как это бывает и сейчас, — не отрывая глаз от Его губ, зачарованные Его голосом. Одна из них прервала Его восклицанием: «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие!» Возможно, это была назарянка, и ей хотелось доставить удовольствие Марии, затерявшейся вместе с нею в толпе. Но сейчас не время для умиления, и Христос сурово отвечает:

— Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его.

Слушать эти слова — ничто, принимать их с любовью — ничто, соблюдать их — все. Соблюдать и хранить от нечистого духа, кишащего со своей ратью повсюду. Среди уверовавших в Христа некоторые испытывают к своим прощенным грехам ужас и отвращение; они исцеляются от них, как прокаженный от язв. В иных же как бы остается открытая брешь: любовь Христа точно отступает перед некоторыми ранами, которые зарубцовываются лишь наполовину и потом вновь открываются, давая о себе знать.

Никто больше не осмеливается поднять голос. Но Христос ощущает тайные мысли иудеев как пощечины, хлещущие Его по лицу. Сын Человеческий, наконец, восклицает: «Род сей лукав; он ищет знамения, и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка». Это означает, что Он три дня пробудет в земле и воскреснет. Слушатели ничего не понимают. Но Он так и хочет, пусть будет им непонятно — род сей будет осужден в день Суда. Царица Савская восстанет против них вместе с покаявшимися ниневитянами.

Один медоточивый фарисей прервал Его: сейчас время обедать, не хотел бы Он зайти в его дом и поесть? Иисус подавил Свой гнев и, не удостоив его ответом, последовал за ним и возлег, не подумав даже умыть руки, как предписывал обряд. Фарисей удивился, но сдержался и ничего не сказал этому рассерженному Человеку. Он забыл о способности Назарянина читать в сердцах. Достаточно было безмолвного удивления хозяина, чтобы Сын Человеческий вновь разгневался; и настолько сильно было Его негодование, что Он, находясь в гостях, отбросил всякие приличия. На этот раз Он договаривает до конца: упрек переходит в обличение, обличение в оскорбление, оскорбление в проклятие. Сын Человеческий еще и сын Своего народа, жестикулирующий и пылкий иудей, и Он кричит: «Горе вам, фарисеям, что даете десятину с мяты, руты и всяких овощей и не радеете о суде и любви Божией: сие надлежало делать и того не оставлять. Горе вам, фарисеям, что любите председания в синагогах и приветствия в народных собраниях. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что вы — как гробы скрытые, над которыми люди ходят и не знают того!» Возмущению Его нет предела. Один из учителей Закона считает нужным образумить Его: «Учитель, говоря это, Ты и нас обижаешь…» Сын Человеческий оборачивается к новому противнику, ненавистному Ему еще более, нежели фарисей. Ведь учителя только отравляют учеников, и этот тщедушный учитель Израиля так ненавистен Иисусу, потому что представляет ту породу людей, которая окажется сильнее Его любви. Тот, для кого не существует время, знал, как бессилен Он будет перед ними на протяжении стольких веков, и потому сама Любовь, загоревшись гневом, осыпает их проклятиями: «И вам, законникам, горе, что налагаете на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом не дотрагиваетесь до них! Горе вам, что строите гробницы пророкам, которых избили отцы ваши… Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли и входящим воспрепятствовали!»

Нужно понять горе Иисуса — Человека и Бога: Он ежеминутно мысленно ведет счет миллионам душ, удаляющимся от источника живой воды. И Крест уже вырисовывается на горизонте, Христос совсем близок к нему и уже чувствует во рту привкус крови, а потому ничего не видит, кроме этой виселицы, — а вокруг нее все кресты, все костры и все кровавые орудия человеческой жестокости.

С полным самообладанием, спокойно входит Он в молчание смерти, потому что даже эти вспышки гнева определены и отмерены Отцом. Множество людей последовало за Ним, «так что теснили друг друга», — сообщает евангелист Лука. Потому что Он говорил как власть имеющий, и все то, о чем тайно мечтали эти бедняки, Он возвещал, рискуя жизнью, во всеуслышание. Они следовали за Ним в страхе. Они боялись властителей, с которыми так дерзко вел Себя Сын Человеческий — ведь их месть была бы беспощадной. Даже они, такие смиренные, чувствовали себя в опасности. Недаром Иисус считал законников убийцами… Они действительно не останавливаются ни перед каким убийством.

Тогда голосом, охрипшим от обличений, Он пришел ободрить Своих малых детей, собравшихся под Его крылом: «Говорю же вам, друзьям Моим…» От этих слов, должно быть, вспыхнули их сердца. Он говорил, что не нужно бояться убивающих тело. Когда же их будут допрашивать в синагогах, пусть не заботятся о том, что говорить, пусть не страшатся ни начальства, ни властей… Сейчас Он совсем не похож на того Учителя, который только что ужасал громовым голосом, и потому один из слушателей осмеливается прервать Его и попросить: «Учитель, скажи брату моему, чтобы он разделил со мною наследство…» Иисус без гнева отвечает, что не Его дело делить их.

Он хочет одновременно и ободрить и устрашить: внушить им чувство неуспокоенности, чтобы были у них чресла перепоясаны и светильники зажжены, потому что Жених может появиться внезапно, в любую минуту. И Он внушает им это с такой настойчивостью, что становится понятной вера этих простых людей в скорое Его возвращение после Страстей Господних. Однако Он говорит прежде всего о Своем внезапном приходе в жизнь каждого из нас в отдельности. Сын Человеческий придет в час, о котором мы не помышляем. Важно приучить нас к неуспокоенности и бодрствованию.

Наставления Господа прерываются вздохами нетерпения и скорби. Он приближается к Голгофе, а мир нимало не изменился. Когда же загорятся эти сердца? «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он возгорелся!» С самого начала Он глубоко осознает Свое предназначение, и сейчас это знание прорывается в Его словах. Но в то же время Он не может не видеть противоречия: Ему надо воспламенить целый мир, а до казни, которой подвергают рабов, осталось всего два месяца! И, конечно, немало подается знамений в том уголке мира, где Бог терпит поражение. Но эти глупцы ничего не замечают: «Когда вы видите облако, поднимающееся с запада, тотчас говорите: „дождь будет“, и бывает так. И когда дует южный ветер, говорите: „зной будет“, и бывает. Лицемеры! Лицо земли и неба распознать умеете, как же времени сего не узнаете?»

В то время Он один, или почти один, пришел ненадолго в Иерусалим на праздник Обновления Храма, который отмечали в середине зимы. Восемь дней вокруг святилища горели праздничные огни и собирались торжествующие толпы народа. Иисус держался в стороне, в притворе Соломона, а иудеи, по вечной своей привычке, вновь приставали к Нему, чтобы Он открыл Себя: «Долго ли Тебе держать нас в неведении? Если Ты Мессия, скажи нам прямо». Но Он с мудростью змеи ускользает от прямого ответа: мол, дела Его свидетельствуют о Нем. Они не верят Ему, ибо они не из Его стада — Он отстраняет их от Себя и вслух скорбит об этом упрямом племени… И вдруг бросает им признание: «Я и Отец — одно»… Это превышало все сказанное доселе, хотя и не было тем явным признанием, которое слышали женщина из Сихари и слепорожденный. Ошеломленные иудеи хватают камни, но в их руках еще нет уверенности. Чтобы прибавить себе храбрости, они формулируют обвинение: «Ты, будучи человек, — делаешь Себя Богом…» А Он провоцирует их и смеется над ними, обыгрывая слова из Закона, где написано: «вы боги». Затем следует еще один вызов: «Чтобы вы знали, что Отец во Мне и Я в Нем…» Камни полетели со всех сторон. Свора ринулась на Него, но Он уже исчез.