Паскаль Буайе - Объясняя религию. Природа религиозного мышления

В приведенном выше абзаце я назвал некоторые вопросы естественными, что в свою очередь вызывает другой вопрос: почему естественные? Возможно, вы скажете, что никакой загадки тут нет. Наш разум задается такими вопросами, как «Почему крыша обрушилась, когда я находился под ней?» или «Почему предки послали болезнь именно мне?», потому что именно такие вопросы должны у него возникать, если он правильно устроен. Проследить определенную последовательность событий, которая привела к определенному несчастью, – лучший способ избежать повторения. Обжегшись на молоке, дуем на воду. Мы перестраховываемся, но лишь в том случае, если знаем, чем и как обожглись в первый раз.

Примем ли мы такое объяснение? То, как люди говорят о несчастьях, с ним не особенно согласуется. Заявляя, что боги карают грешников, а предки «посылают» болезни, человек представляет не силы этих сверхъестественных сущностей, а причины, по которым они так поступают. В подобном контексте он зачастую имеет самое смутное представление о силах и гораздо более точное о причинах. Господь решил покарать язычников и наслал на них мор. Обратите внимание: никто не описывает, как именно он это сделал. Никто на самом деле об этом даже не задумывается! Аналогичная картина с болезнями, которые насылают предки. В большинстве мест, где бытует это представление, никто толком не расскажет, как именно это происходит. Этим вопросом просто не задаются как неинтересным и неважным. Обычно люди даже не задумываются о том, как могущественные сущности действуют, но очень точно указывают причины этих действий. И эти причины всегда предполагают взаимодействие человека с соответствующими могущественными сущностями. Люди ослушались заповедей Господа; осквернили дом вопреки указаниям предков; превысили терпимый для своего окружения лимит везения и достатка и т. д.

Как-то странно. Если наши рассуждения о несчастьях призваны предотвратить их повторение, гораздо логичнее было бы сосредоточить внимание на непосредственных причинах, на том, как именно нас заставили заболеть или поставить жизнь под удар. Так что при всей естественности вопроса «Почему я заболел?» формулировка его требует объяснений.

Мы формулируем вопросы определенным образом, потому что системы логического вывода предлагают нам формат гипотетического ответа. Вопросы не вытекают из событий сами по себе, они возникают в сознании, которое уже рассматривает события под определенным углом. Например, вопрос «Почему эта вилка сделана из резины?» естественен, поскольку у нас имеется особая система логического вывода, связывающая рукотворные предметы с возможными функциями и соответственно замечающая несоответствие между привычным назначением вилки и особенностями конкретного столового прибора. То же самое относится к нашим спонтанным мыслям о несчастьях.

Прописная истина для антропологов: несчастья обычно интерпретируются в социальном ключе. У нас есть социальные взаимоотношения, мы вступаем в сложное социальное взаимодействие сотни тысяч лет, потому что имеем специализированные когнитивные способности, которых требует социальная жизнь. У нас есть особые средства распознавания своих внутри группы; мы знаем, как вести себя со своими в противоположность чужакам; интуиция подсказывает нам, кому стоит доверять, а кому нет; у нас есть системы логического вывода, улавливающие обман и предательство интересов и вызывающие определенные эмоции, когда нарушаются принципы социального взаимообмена.

Рассмотрим наши примеры в этом свете. Квайо говорят, что предки посылают человеку болезнь, потому что хотят получить что-то в жертву. В одних случаях люди признают, что изначально пренебрегли необходимостью принести жертву, обошли вниманием определенного предка или не поддерживали с ним должной связи. Перед нами явные отношения взаимообмена. Предки обеспечивают покровительство и защиту, а люди жертвуют им зажаренных свиней. Бывает, люди начинают думать, что предки слегка «зарвались», и справедливо обижаются на них. Такие эмоции характерны для ситуаций, где выгоды одной стороны начинают увеличиваться, а издержки – нет. Отношения с предками воспринимаются когнитивной системой, которая обычно отвечает за ситуации социального обмена.

Ту же систему активируют представления о сглазе, однако тут жертва оказывается в ином положении. На первый взгляд может показаться, что вера в сглаз подразумевает только зависть и боязнь зависти. Как говорит Покок о наджаре в Гуджарате, опасность таится непосредственно во взгляде: «Когда чувствуете на себе чужой взгляд, немедленно притворитесь, что все ваше внимание поглощено какой-нибудь безделушкой, чтобы приковать к ней и внимание смотрящего на вас». Люди воспринимают чужую зависть как силу с непредсказуемым воздействием.

Однако на самом деле все не так просто. Если бы страх перед завистью был единственным фактором, его вызывали бы любые социальные различия. В конце концов, люди могут завидовать любой разнице между своим положением и чужим. Однако, как утверждает Покок, некоторые социальные различия никаких подозрений не вызывают. Богатый землевладелец может разгуливать в роскошных нарядах, не опасаясь никакого сглаза: «Наджара ждут больше от равных – или закономерно претендующих на равенство – по большинству остальных параметров». Дурной глаз притягивает неожиданная удача, выпавшая кому-то из обладателей схожего статуса.

А значит, боимся мы на самом деле не зависти окружающих, а того, что нас могут принять за ловкача – человека, получающего выгоду без издержек. Это актуально, когда различия возникают между людьми, находящимися в ситуации прямого обмена, так что разница и в самом деле может быть следствием некоего мошенничества. Однако различия в социальном статусе и достатке толкуются в этом контексте как следствие сущности человека (проявляющегося в принадлежности к касте) и духовного предназначения. Они, в принципе, не воспринимаются как результат обмена и, возможно, именно поэтому не активируют системы социального взаимодействия; распознавание мошенничества, создающее представление о дурном глазе, оказывается нерелевантным.

И наконец, фактор социального обмена явно играет ключевую роль в представлениях о колдовстве. Колдунов неизменно описывают как личностей, которые пытаются получить выгоду без всяких затрат. Именно так фанг и многие другие отзываются о них: это те, кто берет, не отдавая; крадет чужое здоровье и везение и живет благополучно, только если тяжело другим. Кроме того, фанг сравнивают колдунов с определенной породой деревьев, которые поначалу растут скромно и неприметно, однако постепенно вытягивают все питательные вещества из окружающей почвы, «объедая» даже более крупные деревья.