Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Но пусть даже Ветхий Завет почти не читали и не трактовали, и на Востоке, и на Западе люди знали ветхозаветные истории – через искусство (витражи и картины на Западе, иконы на Востоке) и через проповедь; что же до Нового Завета, то его они слышали в любом случае: на мессе читали фрагменты Евангелий и апостольских посланий, потом их разъясняли в гомилиях и изображали в лицах в театральных мистериях. В восточных Церквях богослужение совершалось на греческом или церковнославянском языках, понятных собравшимся, но на Западе службу вели на латыни, и мало кто из мирян знал ее или мог на ней читать. Мы еще увидим, что на Западе появлялись Библии и на местных языках, но в литургическом богослужении их не использовали вплоть до революции, свершившейся в эпоху Реформации. Несомненно, образ мирянина, совершенно не знающего содержания Библии, будет преувеличением, но вряд ли рядовой христианин в Средние века знал Библию в подробностях. А направляла его прежде всего та схема истории спасения, которую я обозначил в главе 13. Равно так же и иудеи воспринимали Библию как источник торы , передаваемой главным образом через учения раввинов.

Так Библия могла служить фундаментом веры даже для тех многих, кто не умел читать по-латыни, но только в том случае, если ее толковали в свете главной идеи – истории спасения. В Средневековье, как и почти во все другие времена, Библию понимали в рамках системы толкований: никто не считал, будто отдельные люди вольны понимать текст как им вздумается. Эта идея пришла только с наступлением Реформации и Просвещения, что мы и увидим в двух следующих главах.

Нам не сказать, в какой именно момент началась протестантская Реформация XVI века – равно как и не сказать, был ли он, этот момент [1]. 31 октября 1517 года, день, когда Мартин Лютер, как говорят, прибил свои девяносто пять тезисов против индульгенций к двери Замковой церкви в маленьком саксонском городке под названием Виттенберг, по традиции считается окончательным и бесповоротным – и это так, в том смысле, что после уже не было пути назад. Но инициатива Лютера не родилась на пустом месте. Необходимость реформ в Церкви уже предвосхищалась в Средние века – да стоит просто обратиться к Данте (1265–1321), и мы увидим, сколь жестокой критике могли подвергаться церковные авторитеты вплоть до римских пап даже в творении истинного католика-ортодокса.

Среди тех движений, что торили Лютеру путь, особенно выделяются три. Вальденсы, которые и поныне существуют в итальянском Пьемонте, а также в разных областях Европы и Южной Америки, часто называют себя первыми протестантами. Их основателем был Петр Вальдо, духовный учитель, скончавшийся где-то в 1217 году [2]. От него пошло новое движение странствующих проповедников-мирян, и сперва церковные власти их не осуждали, но после причислили к еретикам. Вальденсы не только критиковали Церковь, но и имели свои воззрения на Библию, толкуемую ими совершенно свободно, без всякой отсылки к церковным авторитетам; а кроме того, свои подборки библейских цитат, по крайней мере отчасти, вальденсы делали не на латыни, а на разнообразных местных языках. Возможно, именно в их произведениях мы найдем самое ранее выражение принципа, ставшего в учении Лютера центральным: этот принцип гласил, что Священное Писание способно говорить само за себя. Дюран из Уэски (1160–1224), бывший вальденс, толкуя Книгу Даниила, отмечает, что для вальденсов слова Даниила совершенно ясны ( luculentissima ) и не требуют истолкований ( responsio ) [3]. Ни один из святых отцов, ни один средневековый комментатор из числа тех, о ком мы говорили, не сказал бы так никогда. А протестанты должны были говорить об этом со всей решительностью – даже если речь шла о текстах, поражавших обычного читателя и, по его мнению, непременно требовавших толкования (Книга Даниила, несомненно, относилась к таким).

В Англии раннее предчувствие Реформации проявляет уже Джон Уиклиф (1330–1384), учитель из Оксфорда, утверждавший, что Церковь – это невидимая реальность, никак не зависящая от духовенства и церковной иерархии. Уиклиф стал вдохновителем так называемого движения лоллардов («лоллард» – слово бранное, и перевести его можно примерно как ‘бормочущий’). Проблемы с властями у лоллардов возникали потому, что ученики Уиклифа понимали Евхаристию как абсолютные минималисты: они отрицали средневековую доктрину, гласившую, что хлеб и вино на мессе в прямом смысле слова становятся Телом и Кровью Христа. Здесь «прямой смысл» – это очень сложный и изощренный термин, не подразумевающий магического изменения, но определяемый так: хлеб и вино меняются в субстанции (в сущности) и в то же время сохраняют весь облик и естественные функции («акциденты») хлеба и вина. Английские монархи от Генриха IV (правил с 1399 по 1413 год) до Генриха VIII (правил с 1509 по 1547 год) сжигали лоллардов на кострах. Но для нас сейчас важнее то, что Уиклиф необычайно возвышал Библию и хотел сделать ее доступной обычным мирянам, для чего сам перевел ее на английский (см. главу 18). Во всяком случае, к концу своих дней Уиклиф стал утверждать, что только Священное Писание, и оно одно, было необходимо человеку для спасения – без всякого посредничества церковных авторитетов, священников и римских пап.

Предвосхищение будущих атак Лютера на церковную иерархию мы найдем и в трудах другого учителя, Яна Гуса, чьим именем названы церкви гуситов. Гус (1369–1415) родился в Богемии – сейчас это Чехия – и был деканом философского факультета в Пражском университете. Он ознакомился с произведениями Уиклифа и был сторонником схожих перемен в Церкви: особенно он стремился служить литургию на родном языке (чешском) и причащать людей, пришедших на мессу, хлебом и вином, а не только хлебом, как было принято (и как принято по сей день в Римско-Католической Церкви). Гуса сожгли на костре в 1415 году, прежде осудив его на Констанцском Соборе, причем власти, вызвавшие его на этот Собор, сделали это якобы для того, чтобы он мог свидетельствовать в защиту своих воззрений, и дали обещание не посягать на его безопасность – а потом нарушили это обещание, и вероломный поступок разъярил последователей Гуса. Впрочем, гуситская Церковь пережила этот крах; ее главный корпус даже установил несколько напряженное литургическое общение с Римом, и она оставалась главной Церковью в Богемии до XVII века.

Все эти движения, которые сейчас, в ретроспективе, рассматриваются как предчувствующие Реформацию или даже как ее предшественники, в свои времена, на первый взгляд, угрожали Церкви сильнее, чем тезисы ученого монаха-августинца в Виттенберге. А кроме того, Лютер направлял свои тезисы прежде всего против индульгенций, и вряд ли он был первым, кто увидел в них порочный метод пополнения церковной казны. По ним критически проходится еще Джеффри Чосер (1343–1400), рисуя образ продавца индульгенций в своих «Кентерберийских рассказах». Новее было то, что Лютер, как и его предвестники, взывал к Библии, минуя церковные авторитеты. Но он увязывал свои воззвания с весьма особенным представлением о том, чему на самом деле учит Библия. И если мы хотим постичь эту идею, придется отправиться туда, где Реформация, судя по всему, и началась – и случилось это не в центре Виттенберга, а в разуме Мартина Лютера.